Читать книгу "Усобники - Борис Тумасов"

Олекса придвинулся к Сорвиголову:

Скажи, Сорвиголов, не твои ли товарищи на владимирского боярина на прошлой неделе насели? Тот боярину Селюте жаловался, а Селюта князю Даниилу сказывал, и князь велел изловить ватажников.

Сорвиголов презрительно скривил губы:

Владимирского боярина упустили! Слишком тяжелый дух из него исходил, и след желтый до самой Москвы тянулся.

Ватажники весело рассмеялись, а Сорвиголов продолжил:

Однако спасибо тебе, Олекса, упредил. Береженого и Бог бережет.

* * *

Из кабака Ермолая Олекса выбрался, когда солнце подкатилось к полудню. Его по-зимиему яркие блики осветили кремлевские стрельницы, искрились на снежных сугробах. Но Олекса не замечал этого. Он корил себя, что последнее время редко навещал деда и даже вспоминал о нем от случая к случаю. А ведь старику гусляру Олекса был обязан своим спасением. В годину разорения Переяславля, что под Киевом, увел гусляр Олексу, со стариком он чувствовал себя спокойно: они кормились, побираясь от деревни к деревне, платили люду игрой на гуслях и пением. Фома знал много сказаний и былин, и Олекса у него всему учился. Так почему же он забыл своего спасителя и учителя? Но забыл ли?

Нет, Олекса не мог запамятовать старого гусляра, просто, оказавшись в княжьей дружине, он с головой окунулся в иные заботы, а теперь вот Дарья.

Олекса вдруг заметил, что ноги несут его не в Кремль, а на Лубянку, к домику Дарьи. На сердце стало тепло: какое счастье досталось ему — повстречаться с Дарьей!

Он ждал, когда назовет ее своей женой, поселится в ее домике. По утрам будет пробуждаться от ее напевного голоса и видеть ее проворные руки и добрую улыбку. Но такое время наступит, когда сама Дарья пожелает этого.

* * *

Протоптанная в снегу тропинка тянулась вверх, на горку, мимо огороженных домиков с глухими воротами и калитками. За высокой бревенчатой оградой просторные, на подклети хоромы боярина Стодола, старого княжеского дружинника. Стодола не только гридни младшей дружины побаивались, сам князь Даниил к нему с почетом обращался, потому как Стодол у самого Александра Невского служил. А когда князь своего меньшего сына на московский стол посадил, велел Стодолу быть для него дядькой верным. Напутствуя сына, говорил: «Ты, Даниил, к разуму боярина прислушивайся, он за тебя и твое княжество радеть будет…»

С той поры четыре десятка лет минуло, постарел Стодол, но меч в руке еще крепко держал и советником у князя был первым. Случалось в Орду князю Московскому ехать, боярин Стодол отправлялся с ним.

* * *

На Великом посаде тропинка раздваивалась: налево вела в Кузнечную слободу, направо, ближе к Москве-реке, селились лубяных дел мастера, скорняки, огородники, пирожники и всякий иной люд. Олекса свернул направо и вскоре очутился у Дарьи. Хозяйки дома не оказалось. Открыв сени, гридин отыскал топор, скинув суконный кафтан и шапку, принялся колоть дрова. Не заметил, как и Дарья вернулась, поставила на порог плетшую корзину, прикрытую белым льняным рушником, расцвела в улыбке:

Поди, оголодал, работничек?

* * *

А у Стодола хоромы просторные, в подклети холопы холсты ткут, и чеботари у боярина свои, да вот сиротливы палаты. В молодости все недосуг было жену отыскать, а пролетели годы — оглянуться не успел, как уже будто и ни к чему. В палатах у боярина не слышалось детских голосов, а за стол усаживался он один как перст.

Однако привык к тому, словно по-иному и жить нельзя. Ночами, когда не было сна, память к прошлому возвращала, все больше к детским и отроческим годам в Новгороде Великом. В ту пору там княжил Александр Ярославич, народ его чаще Невским называл. Он-то и приметил Стодола, сына плотника, — тот с отцом в то лето княжьи хоромы обновлял.

Взял Александр Ярославич Стодола в дружину, а вскоре за сметливость и храбрость перевел из младшей дружины в старшую, боярскую. Вместе с Невским Стодол и в Орде побывал, повидал хана Берке, на княжьи унижения насмотрелся. А когда Александр Ярославич сыновей уделами наделял, Стодола к Даниилу приставил. Боярин обещал князю быть при малолетнем князе преданным советником.

Не всегда княжил Даниил так, как хотелось Стодолу. Не оправдывал боярин князя, когда тот руку брата, Городецкого князя Андрея, принял и они вместе на великого князя Дмитрия войной ходили, татар на Русь наводили, принудили Дмитрия то в Новгороде, то в Литве отсиживаться. И уж как доволен ныне Стодол, когда прозрел Даниил, уразумел, какие козни творил городецкий князь Андрей и чем грозит это Московскому княжеству.

Кабы сбыться замыслам князя Даниила, Коломну и Переяславль к Москве присоединить — враз Московское княжество мощь обрело бы.

Часто память обращала Стодола к тому дшо, когда он узнал о смерти князя Александра Ярославина, вспоминал, как отирал глаза князь Даниил на похоронах отца и не сдерживал слез он, Стодол, да и все, кто съехался ко фобу Александра Невского.

А еще запомнил боярин величественно-спокойный лик Александра Ярославина и голос епископа, сравнившего ею с солнцем земли Русской…

В тот самый день, когда гридин Олскса проходил мимо боярского подворья, Стодол повстречал владимирского боярина Ерему. Тот шел с боярином Селютой от Зарядья к Кремлю, и Стодол долго гадал, зачем владимирец прикатил в Москву и что за дружба у него с Селютой. Но ответа на свой вопрос так и не нашел, а потом и вовсе позабыл о том и лишь спустя неделю, столкнувшись с Селютой на паперти Успенского храма, вспомнил:

Зачем боярин Ерема в Москву наезжал?

Селюта растерялся от неожиданности, помялся, а Стодол новым вопросом озаботил:

В этакую пору в дорогу от нечего делать пускаться кто решится?

Воистину. Боярину Ереме кто-то наговорил, что боярыня моя скончалась, вот ои и побывал в Москве.

Стодол хмыкнул:

Твоя боярыня, Сел юта, вас с Еремой переживет.

Селюта сердито затряс бородой:

Не плети пустое, боярин.

Стодол рассмеялся:

Аль тебе, Селюта, боярыня опостылела, что хочешь ее смерти?

Селюта гневно пристукнул посохом:

Я ли тебе, Стодол, зла какого причинил?

На том и расстались. И невдомек Стодолу, что лазутчиком великого князя Андрея наведывался Ерема в Москву.

* * *

Суровая жизнь забирала у Даниила все, учила его коварству, на подлость брата Андрея он отвечал подлостью. Но самое страшное — он, Даниил, уподобился Андрею и перестал считать зазорным в междоусобной войне с братом искать подмогу у ордынцев. Как обыденное воспринимал он платой за эту помощь разорение городов и деревень своего противника. «Русь отстроится, — говорил Даниил, — лесов много, а бабы нарожают детишек».

Его одолевала мысль: не позволить великому князю перехватить Переяславль и сделать так, чтобы тот не помешал прирезать к Москве Коломну.