Читать книгу "Бред Тьюринга - Эдмундо Пас Сольдан"

Это. Действительно была. Предшественница компьютера. Сначала… На распознание ключа уходила неделя. "Бомбы" нового поколения тратили на это не менее часа В 1943 году использовалось семьдесят "Бомб". Благодаря им… Уже в первый год войны… Англия могла читать секретные сообщения немецкой армии… Благодаря им… Черчилль узнал о намерении Гитлера завоевать Англию. И приготовился к ее защите…

Одна из основных причин поражения нацистов. Зависит. От раскрытия кода "Энигмы".

В комнате стоит шум голосов… Я не понимаю, что они говорят обо мне. Они ставят мне капельницу, анестетик наполняет мое тело… Свет гаснет…

На ум приходит неясный образ Мигеля Саэнса в первые дни его работы в Тайной палате. Склонившегося над письменным столом.

На меня произвел впечатление человек, столь преданный своему делу. Обращающий так мало внимания на окружающее. Он казался настоящей "Универсальной машиной Тьюринга"… Такой логичной… Такой действенной… И тогда мне вздумалось окрестить его Тьюрингом.

Он всегда считал, что это прозвище дано ему за выдающийся талант криптоаналитика.

Но причина была не в этом.

Глава 12

Рамирес-Грэм готовит сандвич на кухне, когда звонит телефон. Это Флавия, голос у нее взволнованный. Она говорит, что Кандинский действует из здания Тайной палаты.

Один из моих ребят? Надо же. Да, скорее всего… Подозреваемым может оказаться даже он сам, Рамирес-Грэм. Почему нет? В ФБР его учили, что человек не должен доверять никому, даже себе.

– Ты уверена, что не ошиблась?

– Ошибка может произойти всегда. Но вы, кажется, просили моей помощи, не так ли? Возможно, если мы поторопимся, то сможем поймать его. Я постараюсь удержать его в чате. Правда, есть вероятность, что он использует телнет, но попытка – не пытка.

– И все-таки: ты уверена? Я не могу вызывать полицию по ложной тревоге.

– Она станет такой, если мы еще поговорим. И я ни в чем не уверена. Я сделала то, что вы просили, а вы занимаетесь ерундой. Один ложный вызов – еще не конец света. Поторопитесь.

Рамирес-Грэм разъединяется с ней и звонит инспектору Морейрасу. Просит его оцепить Тайную палату и перекрыть все входы и выходы для кого бы то ни было.

– Был такой сложный день, и, кажется, ему нет конца. Вы отдаете себе отчет в том, о чем просите?

– Это важно. Пожалуйста, окажите мне услугу. Позже я все объясню.

Морейрас бормочет что-то себе под нос и вешает трубку. Рамирес-Грэм доделывает свой сандвич с яйцом. Он добрался до своей квартиры всего час назад: забастовка распространилась на весь Энклаве, и он не мог уйти с работы, пока полиция не разблокировала соседние улицы. Он надеется, что теперь дело подходит к концу. Его уже не волнует девушка, давшая ему ключ к решению проблемы; он хочет только побыстрее покончить с Кандинским и вернуться в Джорджтаун.

Выйдя на улицу, Рамирес-Грэм вдыхает свежий после дождя воздух. Внезапно ему приходит мысль, что он похож на актера, который играет в каком-то давно забытом фильме. Он не помнит, что это за фильм, но тем не менее: преступник, задержанный на одном из этажей здания, шеф полиции, выкрикивающий приказы по рации и он сам, решительными шагами направляющийся (или поднимающийся в лифте) к месту последней схватки. Наконец-то он встретится с Кандинским лицом к лицу. Конечно, если права Флавия.

Из своей машины Рамирес-Грэм еще раз говорит с Морейрасом и Флавией. Первый сообщает, что здание ТП оцеплено, и он сам уже выехал на место.

– Мы попросили всех спуститься в центральный зал. Но кто-то этого не сделал и спрятался в одном из двух кабинетов последнего этажа.

Там находятся офисы Центрального комитета… Кто-то из его окружения? Сантана, Баэс, Иванович?… Как я мог в них так ошибиться?

Флавия сообщает, что Кандинский еще в чате.

– Ты задержишь его там еще минут на пятнадцать? – просит Рамирес-Грэм.

– Меня что-то беспокоит, даже не знаю… Казалось, все сложно, и вдруг так просто решается…

– Даже великие преступники совершают глупейшие ошибки.

– Все равно это разочаровывает.

Улицы вокруг Тайной палаты еще темнее, чем обычно, будто владельцы домов решили избежать лишних расходов на свет; либо "Глобалюкс" в очередной раз вынудил их сделать это, внезапно прекратив подачу электроэнергии. Группа солдат залезает в грузовик; по радио говорят, что правительство пришло к соглашению с Коалицией и приказало отменить военное положение в городе.

Здание Тайной палаты тоже погружено во мрак. Рамирес-Грэм заходит внутрь и останавливается, ослепленный дрожащим светом фонариков. Морейрас и трое полицейских ожидают его, стоя прямо под гербом Тайной палаты: человек, склонившийся над письменным столом, и кондор, сжимающий в когтях ленту с надписью азбукой Морзе.

– Мои ребята берут показания. У всех, кроме тех, кто остался на последнем этаже.

– Не хватает кого-то конкретно?

– Отсутствуют многие. Когда вы позвонили, некоторые сотрудники уже разошлись по домам, так что мы не можем сказать, кто находится наверху. Понимаете? Вам хорошо знакомо расположение залов на всех этажах. Не на лифте, это опасно.

Морейрас тучен, у него двойной подбородок, но в его лице есть что-то очень приятное, какое-то блаженное выражение, которое так не вяжется с его крупной фигурой. Или, думает Рамирес-Грэм, именно благодаря своей кажущейся доброте Морейрас принимает решения вроде того, что принял сейчас.

– Он уже знает, что мы здесь?

Рамирес-Грэм смотрит на человека, изображенного на гербе, и почему-то вспоминает Мигеля Саэнса. Он видел его сегодня вечером, когда тот пришел в его кабинете заявлением об отставке. Рамирес-Грэм подписал заявление и, прощаясь, впервые назвал Саэнса Тьюрингом, похлопал его по плечу, пошутил, проводил до лифта. Из-за уличных беспорядков Тьюринг не мог уйти сразу. Видели, как он слонялся по коридорам здания; он держал в руках коробку со своими личными вещами; останавливался то около стены, то возле окна, внимательно вглядываясь в них, словно пытаясь прочесть еще какое-то секретное сообщение.

– Я уверен, что да, – отвечает тем временем Морейрас. – На последнем этаже нет света. Мои люди стоят у каждой двери, но в темноте они почти бессильны.

– Это можно уладить. Для экстренных случаев у нас есть генератор. Я прикажу, чтобы включили свет.

Он уже не вспоминает о пустых колыбельках и разбросанных по комнате игрушках. Случилось то, что случилось. Сейчас он думает только о Светлане, ее черных кудряшках, маленькой фигурке в полумраке комнаты Ему страшно. Он не хотел бы подниматься на последний этаж, где его может подкарауливать пуля. Он не желает больше играть со своей судьбой, надеется снова увидеться со Светланой, сказать, как он скучал, и попросить прошения за все. Возможно ли это? Какими бы словами и жестами, каким бы ледяным холодом она его ни встретила, он сделает то, что должен сделать, – и будь что будет.