Читать книгу "Гнев ангелов - Джон Коннолли"

Напротив кровати, где лежал Грейди, висела полка с фотографиями, медалями и призами, реликвиями времен обучения Тедди в средней школе. Тогда тот считался отличным боксером, и поговаривали даже, что пара южных колледжей предлагала ему стипендию, но Тедди не захотел покидать родной город. По правде говоря, ему не хотелось расставаться даже со средней школой. Тедди нравилось жить в коллективе, в окружении людей, которых, несмотря на разные взгляды, умственные или физические способности, объединяли общие узы любви к самому Фоллс-Энду. Школьные дни для него оставались самыми счастливыми в жизни, и ничто с тех пор не могло сравниться с ними.

Грейди пригляделся к фотографиям. Сам он присутствовал на многих из них наряду с Тедди, но улыбался в лучшем случае лишь на половине снимков. А Тедди улыбался везде.

Тедди Гаттл всегда вращался вокруг светила под названием Грейди Веттерс; или, если выразиться по-другому, Тедди представлял собой тень, отбрасываемую Грейди на землю. Он был реальностью, стоявшей на страже дерзких мечтаний Грейди.

Веттерс размышлял, не позвонить ли ему опять Мариэль. Он оставил ей на автоответчике туманное примирительное сообщение, но она не откликнулась, и он подумал, что сестра еще сердится на него. После недавней вечеринки у Дэррила Шиффа, того славного парня, который полагал, что неделя пропала зря, если в его доме прошла лишь одна пьянка, Грейди проснулся в каком-то оцепенелом похмельном состоянии. Само похмелье было весьма тяжким. Но его отягчало еще и то, что проснулся Грейди не один: рядом с ним спала какая-то девица, а Грейди не помнил, кто она такая, как она попала в его постель и вообще почему они спали вместе. Она не выглядела в полном смысле записной страхолюдиной, но в основном потому, что не так уж много места на ее коже позволяло оценить ее внешность из-за множества вытатуированных украшений. Среди них обнаружилось возмутительное множество мужских имен — насчитав двух Фрэнков, Грейди подумал, увековечила ли она дважды имя одного и того же парня, или двух разных, — а когда Грейди откинул простыню, то увидел на попке девицы татуировку дьявольского хвоста, чье начало терялось где-то между ее худосочными ягодицами. На спине под шеей зеленела гирлянда остролистого падуба с яркими красными ягодами. Тогда в памяти всплыло и имя девицы — Холли.[32]Теперь он вспомнил, что она даже отпустила шуточку по поводу этой татуировки, упомянув о двух парнях, запомнивших ее имя по татуировке на спине.

Ему вдруг захотелось принять душ.

Он встал, собираясь отлить и надеясь, что когда вернется, девушка просто исчезнет, но, выйдя из ванной, увидел в дверях спальни Мариэль, а обнаженная, покрытая татуировками девица, сначала попросив у нее сигаретку, поинтересовалась у Грейди, не жена ли ему Мариэль, поскольку при утвердительном ответе получилось бы, что Холли чертовски опростоволосилась, переспав с женатиком. А вскоре после этого разразился такой скандал, что ему пришлось свалить, и в то же утро он оказался на крыльце Тедди с потрепанным чемоданом, мольбертом и распиханными куда попало красками и кистями. Грейди понятия не имел, куда подевалась проворно одевшаяся Холли, но ее, видимо, позабавили их семейные разборки. Может, она даже добавит его имя к списку побед: куда-нибудь на подмышку или между пальцами ног, если там еще есть местечко.

Докурив сигарету, Грейди затушил окурок в пепельнице, украденной из бара в Бангоре, давно, когда в барах еще водились свои фирменные пепельницы. Добредя до кухни, он нашел на столе свежий хлеб, а в холодильнике — ветчину и сыр. Сделав себе сэндвич и налив стакан молока, парень жевал его стоя, запивая молоком. При желании он мог бы взять холодное пиво, но в последние годы как-то отвык от этого, и от количества пива, поглощенного им со времени возвращения в Фоллс-Энд, у него уже пошаливал желудок. Он предпочитал вино, но у Тедди имелась лишь одна бутылка — правда, размером с бочонок, — и пахло его винцо так, словно его сделали из дешевого одеколона и засушенных цветов.

И вновь Грейди показалось, что он попал в ту же ловушку, что в юности, когда всеми силами стремился уехать на юг, сбежав от родителей, сестры и оставив далеко позади всю эту тупиковую ветвь отшельнической жизни Фоллс-Энда. Ему хотелось поступить в художественную школу Бостона или Нью-Йорка, но вместо этого он обосновался в Портленде, где жила одна из его тетушек. Она предоставила Грейди комнату, и он устроился на лето подработать в одном прибыльном туристском заведении, подавая клиентам лобстеров, жареных цыплят и пиво в пластиковых стаканах. Питался он в том же ресторане, и помимо нескольких баксов, отдаваемых раз в неделю тетушке в качестве символической платы за жилье, и редких трат на пивные вечеринки в подвале кого-то из приятелей сохранял все заработанные деньги. Кроме того, благодаря его ловкости и расторопности ему предложили еще работенку в другом городском баре, принадлежавшем тому же владельцу, поэтому первый год в колледже прошел вполне обеспеченно.

В конечном счете этот Мэнский художественный колледж оказался верным выбором. В колледже студентам выдавали ключи от аудиторий, поэтому Грейди мог работать там в любое удобное для себя время, даже спать там же, если того требовало выполнение каких-то проектов. С самого начала его сочли хорошим студентом, подающим реальные надежды юным дарованием. И некоторые из них ему удалось оправдать. Возможно, он оправдал бы все, и в этом-то и заключалась загвоздка. Можно быть талантливым, но не иметь желания стать гением, а Грейди Веттерс если и хотел достичь величия, то только ради того, чтобы доказать своей семье и всем скептикам из Фоллс-Энда, как они ошибались на его счет. Но несоответствие между желаниями и способностями, между достижениями и реальностью, быстро стало ему очевидно, когда он покинул обнадеживающие пределы колледжа и попытался найти свой путь в обширном, развращенном мире искусства. Вот тогда-то и начались сложности, а теперь получалось, что лучшим и единственным независимым свидетельством художественного достижения Грейди стала его картина на стене бара Лестера.

Он побрел обратно в спальню. Возникло искушение скрутить косячок, но после него явно придет желание завалиться на диван и пялиться в «ящик», без конца переключая множество кабельных каналов. Решив отвлечься, Грейди вытащил масляные краски и продолжил работу над картиной, которую начал за день до того, как Мариэль вышвырнула его из своего дома. «Мой дом» — так она заявила, и в первый момент он хотел возразить ей, но потом осознал, что она права: здесь был ее дом. Не считая своего скоротечного замужества, сестра прожила в нем всю свою жизнь. Она любила этот дом, так же как любила их отца, в отличие от него самого, так же как любила Фоллс-Энд и окрестный лес, их треклятый лес. Вечно все сводится к нему. Лес служил единственной приманкой для приезда сюда туристов, являясь единственным источником благоденствия городка.

Он ненавидел этот лес.

Поэтому Грейди сразу перестал кричать на сестру. Он осознал, что не имеет значения, из-за чего ей отказали банки или как много может стоить их дом и какой может быть его доля. Он не собирался давить на нее с получением ссуды, которая, учитывая экономическую обстановку, могла подвергнуть опасности ее право владения. Он решил сказать сестре, чтобы она не волновалась, и планировал вернуться на следующий день и положить конец всем недоразумениям. Когда — или если — деньги появятся, Мариэль сможет выслать их ему. Ведь теперь он мог жить у Тедди, заниматься живописью и пытаться решать, что будет делать дальше. Имелись еще дома, где ему могли оказать гостеприимство, диваны и подвалы, где он мог переночевать. Он мог сработать несколько рекламных флаеров, предлагающих дизайнерские работы или настенные росписи. Да мог взяться за любые заказы.