Читать книгу "Рилла из Инглсайда - Люси Мод Монтгомери"

Когда утром пришли известия, что все же вновь избран Вильсон, Сюзан круто сменила курс, чтобы ветер оптимизма вновь подул в ее паруса.

— Что ж, как говорит пословица, лучше иметь дело со знакомым дураком, чем с незнакомым, — заметила она бодро. — Не то чтобы я утверждала, будто Вудро — дурак, нет-нет, хотя иногда кажется, что он совсем рехнулся. Но он, по крайней мере, хорошо пишет ноты, а про Хьюза мы и этого не знаем. Учитывая все обстоятельства, я хвалю этих янки. Они проявили здравый смысл, и я готова это признать. Кузина София хотела, чтобы они избрали Рузвельта, и была очень раздражена тем, что они даже не включили его в число кандидатов. Мне самой очень хотелось бы, чтобы он стал президентом, но мы должны верить, что такие вопросы решает Провидение, и удовлетворяться этим… хотя, что Всевышний задумал в этой истории с Румынией, я постигнуть не могу… говорю это со всем благоговением.

Сюзан «постигла» это — или ей так показалось, — когда правительство Асквита[96]ушло в отставку и премьер-министром стал Ллойд Джордж.

— Миссис докторша, дорогая, наконец-то Ллойд Джордж у руля. Я давно об этом молилась. Теперь мы скоро увидим желанные перемены. Чтобы это произошло, потребовалась румынская катастрофа, и в этом ее значение, хотя раньше для меня оно оставалось непонятным. Больше не будет никакой нерешительности. Война уже все равно что выиграна. Я в этом уверена, и не имеет значения, падет Бухарест или нет.

Бухарест пал… и Германия выступила с мирными предложениями. Сюзан с презрением отказалась их даже выслушивать. Когда же президент Вильсон разослал европейским правительствам свое знаменитое декабрьское обращение[97], известие об этом Сюзан встретила свирепым сарказмом.

— Вудро Вильсон, как я понимаю, хочет стать миротворцем. Сначала себя в этой роли попробовал Генри Форд, а теперь и Вильсон туда же. Но мира добиваются не чернилами, Вудро, и в этом ты можешь быть уверен, — заявила Сюзан, обращаясь к несчастному президенту из кухонного окна, обращенного в сторону Соединенных Штатов. — Ллойд Джордж в своем ответе объяснит кайзеру что к чему, а ты, Вудро, можешь оставить при себе свои занудные послания — сэкономишь на почтовых расходах.

— Какая жалость, что президент Вильсон не может слышать вас, Сюзан, — лукаво заметила Рилла.

— В самом деле, Рилла, дорогая, очень жаль, что рядом с ним нет никого, кто дал бы ему добрый совет… а такого советчика, очевидно, нет среди всех этих демократов и республиканцев, — парировала ее выпад Сюзан. — Я не понимаю разницы между ними, так как политическая жизнь этих янки — загадка, разрешить которую я не могу, как над ней ни бьюсь. Но невозможно не видеть очевидного, и боюсь… — Сюзан с сомнением покачала головой, — все они одним миром мазаны.

«Это такое облегчение, что Рождество позади, — писала Рилла в своем дневнике на последней неделе снежного, штормового декабря. — Мы так боялись его, этого первого Рождества после Курселета. Но к обеду в гости пришли только Мередиты, и никто не пытался казаться бодрым или веселым. Мы все просто держались спокойно и дружески, и это помогало. А еще я испытала большое облегчение, когда стало ясно, что Джимс поправляется… такое облегчение, что оно было почти радостью… почти, но не совсем. Не знаю, придет ли время, когда я смогу снова радоваться чему-нибудь по-настоящему. Кажется, что радость убита во мне навсегда… той же пулей, что пронзила сердце Уолтера. Возможно, когда-нибудь иная радость родится в моей душе… но прежняя уже никогда не будет жить в ней.

Зима в этом году установилась ужасно рано. За десять дней до Рождества была сильная снежная буря… во всяком случае, тогда мы считали ее сильной. Но оказалось, что это лишь прелюдия к настоящей буре. На следующий день было ясно; Инглсайд и Долина Радуг выглядели чудесно, с заснеженными деревьями и громадными сугробами, которые обрели самые причудливые скульптурные формы под резцом северо-восточного ветра. Папа и мама отправились в Авонлею. Папа решил, что маме будет полезно переменить обстановку, и к тому же они хотели повидать бедную тетю Диану — ее сын Джек был незадолго до этого серьезно ранен. Мы с Сюзан вдвоем остались вести хозяйство; папа рассчитывал вернуться уже на следующий день. Но вернулся он только через неделю. В ту ночь снова началась буря и продолжалась без перерыва четыре дня. Это была самая сильная и долгая снежная буря на острове Принца Эдуарда за многие годы. Все пришло в беспорядок: проселочные дороги были занесены снегом, поезда застревали на станциях, телефонная связь полностью вышла из строя.

И в это самое время Джимс заболел. Он был немного простужен, когда папа и мама уезжали, и в следующие два дня ему становилось все хуже, но мне не приходило в голову, что существует какая-нибудь серьезная опасность. Я даже не измеряла ему температуру, и теперь не могу себе этого простить, так как проявила явную беспечность. А все дело в том, что именно в это время я поддалась унынию. Мама уехала, так что я позволила себе пасть духом. Я вдруг почувствовала, что устала держаться бодро, устала притворяться мужественной и оптимистичной, так что я просто все бросила на несколько дней и проводила большую часть времени, лежа ничком на постели и заливаясь слезами. Я забыла о Джимсе… это правда, отвратительная правда… Я проявила трусость и изменила тому обещанию, которое дала Уолтеру… и если бы Джимс умер, я никогда не смогла бы себе этого простить.

Затем, на третью ночь после того, как папа и мама уехали, Джимсу внезапно стало хуже… ох, гораздо хуже… и так неожиданно. Мы с Сюзан были совсем одни. Гертруда находилась в Лоубридже, когда началась буря, так что ей не удалось вернуться. Сначала мы не были особенно встревожены. У Джимса прежде несколько раз был круп, и нам — Сюзан, Моргану и мне — всегда удавалось выходить его без особого труда. Но довольно скоро мы уже были в ужасном смятении.

— Такого крупа я никогда не видела, — сказала Сюзан.

Что же до меня, то я поняла — когда стало уже слишком поздно, — с какого рода крупом мы имеем дело. Я поняла, что это не обычный круп — «ложный», как его называют врачи, — а «настоящий круп», и я знала, что это смертельно опасно. А папа был в отъезде, и ни одного доктора ближе, чем в Лоубридже… и телефон не работал, так что мы не могли позвонить, чтобы попросить у кого-нибудь совета, и ни лошадь, ни человек не смогли бы пробиться через снежные заносы в ту ночь.

Мужественный маленький Джимс отчаянно боролся за жизнь; мы с Сюзан испробовали все средства, какие только могли придумать или найти в папиных справочниках, но Джимсу становилось все хуже. Было мучительно видеть и слышать, как он страдает. Он так ужасно хватал ртом воздух — бедный малыш! — и на его лице, которое сделалось страшного синеватого цвета, было такое страдальческое выражение, и он все время махал ручками, словно умолял нас чем-нибудь ему помочь. Я поймала себя на мысли, что, наверное, так выглядели солдаты, которые подверглись газовой атаке на фронте, и эта мысль преследовала меня постоянно среди всего моего страха за Джимса. А роковая пленка в его маленьком горле становилась все больше и толще, и он не мог ее откашлять.