Читать книгу "Хроники Маджипура - Роберт Силверберг"

Это послужило ответом на беспокоивший его вопрос. Он не знал, что делает Король: то ли он, находясь на другом конце планеты, высвобождает фрагменты темных глубин его подсознания, то ли, наоборот, внедряет в его разум образы, сотворенные какой-то неведомой простому смертному силой. Судя по всему, последняя догадка была ближе к истине. Но возникал следующий вопрос. Кошмары явно были предназначены специально для Сигмара Халигома, сформированы знатоками своего дела с совершенно определенной целью — пробуждать и укреплять его персональные страхи. Чтобы справиться с такой работой, на Сувраэле должен был иметься многочисленный персонал. Но это означало, что он находится под пристальным наблюдением и попытка скрыться обречена на провал. Поэтому он предпочел думать, что у Короля и его помощников имеется набор стандартных кошмаров — устрашающие зубы, сальные испражнения мерзких птиц, море огня… которые безлично и механически в определенном порядке направляются каждому преступнику. Возможно, даже сейчас какие-нибудь ужасные фантомы витают над его пустой подушкой в Сти.

Оставив в стороне Дундилмир и Стипул, он наконец приблизился к Норморку, обнесенному неприступной стеной мрачному городу, взгромоздившемуся на огромные клыки Норморкского хребта. До сих пор ему не приходило в голову, что Норморк с его укреплениями, сложенными из циклопических глыб черного камня, обладает всеми качествами, которые требуются от убежища: защищенный, безопасный, неприступный. Но конечно, даже стены Норморка не могли воспрепятствовать мстительным выпадам Короля Снов.

Сделанные из великолепно отполированного черного дерева, скрепленного коваными железными полосами, врата Деккерета, — зияющий в стене глаз высотой в пятьдесят футов, являвшийся единственной брешью в укреплениях, — как всегда, стояли открытыми настежь. Халигом предпочел бы увидеть их закрытыми и запертыми на все три замка, но этого не могло быть, так как лорд Деккерет, построивший эти врата на тридцатый год своего счастливого правления, постановил декретом, что они могут быть закрыты лишь при возникновении угрозы миру, а в эти дни весь Маджипур — за исключением одной лишь смятенной души бывшего Сигмара Халигома, принявшего имя Миклана Форба, — процветал под умелым управлением лорда Кинникена и понтифекса Тимина. Под именем Форба он нашел дешевое жилье в ближней к Горе части города, над которой второй стеной неизмеримой высоты возносился склон с обителью короналя на вершине.

Под тем же именем он устроился на работу в команду, ежедневно обходившую городскую стену и выпалывающую крепкий, похожий на проволоку сорняк, норовивший угнездиться между уложенными один на другой, не скрепленными никаким раствором камнями. Под именем Форба он каждую ночь ложился спать, со страхом ожидая прихода кошмара, но посещавшие его на протяжении многих недель сновидения были всего лишь туманными и бессмысленными сонными грезами, какие может видеть любой. Девять месяцев он жил в Норморке, не смея поверить, что наконец скрылся от карающей руки, протянутой с Сувраэля, и, как выяснилось, не зря: однажды ночью после прекрасного ужина с бутылкой изумительного темно-красного банниканниклольского вина он улегся в постель, впервые за время, начавшееся намного раньше его роковой встречи с Глеймом, ощущая себя совершенно счастливым. Но едва он погрузился в сон, пришло новое послание от Короля. Своим отравленным жалом оно пронзило его душу и истерзало ее омерзительными видениями деформирующейся плоти и потоков слизи. Когда сон закончился, он проснулся и заплакал, ибо убедился, что надолго скрыться от преследующей его Силы невозможно.

И все же как Миклан Форб он обрел целых девять месяцев покоя. На те небольшие деньги, которые ему удалось скопить за это время, он купил билет в расположенный еще ниже по склону Амблеморн, где стал Деграйлом Гиталином и зарабатывал десять крон в неделю, будучи птицеловом в имении местного принца. Здесь он получил еще пять месяцев свободы от мучений — до той ночи, когда сон навалился на него полнейшей тишиной и ослепительным светом, а посреди этого безмолвного, сияющего жестоким блеском мира возвышалась перегородившая всю вселенную арка из лишенных орбит глаз… и все эти глаза смотрели только на него.

Он спустился по реке Глэйдж к Макропросопосу, где под именем Огворна Брилла мирно прожил еще месяц, прежде чем его настиг кошмарный сон: кристаллы раскаленного добела металла словно волосы росли в его горле.

Он присоединился к каравану, отправлявшемуся через засушливые пустыни в расположенный в глубине континента торговый город Сайсивондэйл. Путешествие было рассчитано на одиннадцать недель. Король Снов нашел его на седьмую неделю и заставил с криком выбежать из палатки, вломиться в гущу каких-то сухих и твердых кустов и кататься среди них по земле. На сей раз, однако, это был не сон… Вырвавшись наконец из цепких зарослей, он обнаружил, что весь изранен: тут и там была с мясом содрана кожа, он распух от ожогов ядовитых шипов. Пришлось нести его на руках в ближайшую деревню, где ему оказали помощь. Попутчики догадались о том, что его преследует Король Снов, и, не пожелав иметь такое соседство, оставили его в этой деревне. В конечном счете он все-таки сам добрался до Сайсивондэйла — скучного и бесцветного поселения, настолько не похожего на прекрасные города Замковой горы, что каждое утро, выходя на улицу, он не мог сдержать слез. Тем не менее он без всяких осложнений провел там шесть месяцев. Затем сны возобновились и погнали его на запад, через девять городов, давая ему то месяц передышки там, то шесть недель тут. Сменив множество имен, он добрался наконец до Алаизора — крупнейшего портового города, где под именем Бадрила Маганорна спокойно провел целый год, разделывая рыбу на рыночной пристани. Отгоняя дурные предчувствия, он позволил себе надеяться, что Король наконец-то наигрался с ним, и даже подумывал о возвращении к прежней жизни в Сти, который покинул уже около четырех лет тому назад. Неужели столь длительного наказания за непреднамеренное, почти случайное преступление недостаточно?

Оказалось, что недостаточно. Только начался второй год жизни Халигома в Алаизоре, как голову его заполнило знакомое зловещее гудение, свидетельствующее о приближении послания, и на него обрушилось сновидение, по сравнению с которым все предыдущие можно было воспринимать как детские праздничные представления. Все происходило в суровой пустыне Сувраэля… Сам он стоял на зубчатом утесе и смотрел на иссохшую искореженную прогалину среди сигуповых деревьев, на расстояние в десятки миль испускавших ядовитые эманации, смертельные для всего живого, даже для неосторожных птиц и насекомых, пролетавших над толстыми свисающими к земле ветвями. Там, в долине, он разглядел свою жену и детей: они спокойно шли в сторону смертоносных деревьев… Он побежал к ним по вязкому, словно патока, песку, а деревья покачивались и звали к себе, и его близкие вошли в окружавшее лес темное облако и упали, и больше он их не видел… Но он все так же бежал вперед, пока сам не оказался в запретных пределах. Он молил о смерти, но испарения не действовали на него, единственного из всех живых существ. Деревья в этом ужасном лесу стояли на изрядном расстоянии одно от другого, и между ними не росло ничего — ни кустов, ни лиан, ни единого клочка мха на земле, — лишь множество уродливых безлистных деревьев, словно редкий забор, поставленный кем-то посреди пустоты. Больше в его сновидении ничего не было, но на том, что он увидел, лежала печать ужаса, далеко превосходящего все чудовищные видения, посещавшие его прежде… И этот кошмар все тянулся и тянулся, и Халигом блуждал, одинокий и несчастный, среди этих бесплодных деревьев, словно в душной пустоте… А когда он проснулся, то увидел в зеркале, что его лицо покрылось морщинами, кожа обвисла, а веки подергиваются, — как будто полночь от рассвета отделяла добрая дюжина лет.