Читать книгу "Князь. Последняя битва - Александр Прозоров"

Многократно поджигаемые стены, пусть и сырые, все же начали загораться сразу во многих местах. Русские храбрецы кидались в самое пламя, заливая его, закрывая мокрыми воловьими шкурами. Немецкие аркебузиры стреляли в огонь, пытаясь им помешать, стрельцы и пушкари ожесточенно били в ответ, отгоняя немецких стрелков. Тела убитых уже никто не убирал ни в крепости, ни вокруг нее, на свистящие в воздухе смертоносные пули и картечь люди не обращали внимания.

К вечеру русские воины справились хотя бы с огнем — открытое пламя со стен сбили, и только густой дым, ползущий из валов, доказывал, что победа не полная: старые трухлявые бревна продолжали тлеть и под землей. Да и сами стены выглядели угрожающе: почти целые поверху, они сильно обуглились снизу — там, где их постоянно поджигали самыми разными способами.

С рассветом все повторилось сначала: венгры с факелами и бадьями ринулись к стенам, частым огнем ответили защитники, потянулись из лагеря аркебузиры, чтобы поддержать свинцом неизбежные будущие пожары.

Обуглившаяся и прожаренная накануне древесина занялась быстро и жарко, сил горожан уже не хватало, чтобы залить все. Пламя начало неуклонно наступать, и к середине дня огнем захлестнуло уже большую часть города. И тут Андрей увидел, как северная угловая башня вдруг покачнулась и медленно завалилась с вала наружу, еще в полете рассыпаясь на множество полыхающих бревен. Ближние османцы тут же толпою ринулись в пролом, проскакивая прямо через довольно высокие огненные языки — между тем защитники, не ожидавшие такого поворота, сил за стеной в этом месте почти не имели. Прежде чем воеводы успели бросить навстречу ратников, османы заполонили собой сразу несколько улиц и уже поторопились влезть в дома и дворы. Вслед за ними к пролому заторопились одетые в кирасы немцы, побежали наперегонки шляхтичи со своей дворней.

Андрей, сжавший от бессилия кулаки, понял, что случилась катастрофа: малому гарнизону уже не выбить многократно превосходящего врага обратно из Великих Лук. Но горожане думали иначе. На улочках тут и там появлялись облака порохового дыма, сверкали сабли, бердыши и топоры, бегали люди. Однако признаки битвы медленно, но неизбежно смещались к береговой стене. Захватчики теснили русских, и тех явственно оставалось все меньше.

Зверев только скрипел зубами, наблюдая за этим кошмаром. Как там отец? Защищает свое подворье или уехал в княжество вместе с супругой? Он ведь болен и слаб после татарского плена! Андрею страшно было даже задавать зеркалу этот вопрос.

Через несколько часов схватки затихли на всех улочках, и только перед воеводским домом горстка смельчаков все еще продолжала отбиваться от наемников. Героев загнали в избу, следом через двери, через окна, полезли османцы и шляхтичи, торопясь урвать свою долю добычи из самого богатого дома. Казалось, все уже закончилось — и тут вдруг воеводский дом превратился в одно огромное белое облако, из которого, кувыркаясь, разлетелись куски бревен, пушечные стволы и даже не десятки, а сотни человеческих тел.[33]

Дальше стал твориться кошмар, который и вовсе не укладывался у Зверева в голове: поляки и османцы, выискивая в развалинах города женщин и детей, излишне понадеявшихся на прочность древних стен, принялись стаскивать их в лагерь, к шатру, отмеченному высоким католическим крестом. Здесь несчастным жертвам перерезали горло, выпуская кровь на землю перед алтарем, после чего оттаскивали, укладывая одно тело рядом с другим. Когда мертвые дети со своими сестрами и матерьми были выложены в два слоя, на них собрались участники похода с обнаженными головами. К месту жертвоприношения вышел священник в золотом облачении и, как понял ученик чародея, начал служить торжественную мессу.

Богослужение длилось около получаса. В конце его к кресту выволокли связанного и окровавленного седобородого боярина, прижали спиной к распятью. Участники мессы, обнажив клинки, подходили один за другим и полосовали его лезвиями, пока русский воевода не превратился в безликую окровавленную фигуру. Издевательство не прекратилось даже тогда, когда он ослабел и рухнул: поляки подходили и полосовали теперь его спину, превратив в конце концов в большой кусок мяса.

Тут наследник древнего волхва уже не выдержал и погасил свечи. Он еще не знал, что невольно присутствовал при последних минутах жизни плененного великолукского воеводы Ивана Воейкова.

Баторий простоял возле погибших Великих Лук две недели. Даже мертвый, город продолжал свою войну: не найдя среди руин никакой добычи, польское войско взбунтовалось и отказалось повиноваться. Османскому наместнику пришлось срочно доставлять казну и выплачивать наемникам премиальные. Только после этого войска двинулись дальше на восток и двадцать первого сентября вышли к Торопке.

Русская конница встретила поляков за рекой — но когда тяжелая панцирная лава ринулась в атаку, не выдержала и кинулась наутек, торопливо втягиваясь на мост. Шляхтичи влетели на него буквально на плечах русских, перемахнули реку и… Из-под моста вылетело облачко, и вместе с «крылатыми сотнями» он ухнулся вниз, в воду. Встречная атака закованных в латы бояр стоптала отряд, оказавшийся на восточном берегу, из травы по тонущим в воде разбойникам ударили замаскированные в траве пушки, снося головы тем, кто не желал уходить на дно сам. Заработали стрельцы, разя пищальной картечью тех, кто слишком близко подошел к Торопке на том берегу, и тех, кто пытался выбраться из ила и жижи. Река порозовела, унося обратно к Западной Двине кровь незваных гостей.

Конница шарахнулась обратно на тракт, загарцевала на безопасном удалении. Примерно через час к переправе вышли немецкие латники, соединились в строй и мерно зашагали вперед. Загрохотали слитные залпы аркебуз. Русские отвечали так же часто и жестоко, стрелки падали один за другим по обеим сторонам стремительной речушки. Однако немцев было больше, и воевода Василий Хилков, потеряв почти три сотни человек, предпочел отступить и уйти в Торопец. Утешением ему было лишь то, что хитростью он смог истребить впятеро больше врага, нежели потерял сам.

Под Торопцем через день остановилась и польская армия, приступая к новой осаде. Однако сил для штурма у османского пса не осталось — они распылились в осадах многих крепостей, в разбое и грабежах беззащитных земель, а пятая часть войска и вовсе оказалась уже истреблена. Изрядно прореженные у Великих Лук и в прежних стычках, османские наемники, к тому же еще ни разу за весь поход не видевшие добычи, больше не желали ложиться костьми при поджогах стен, и осада неожиданно для Батория затянулась.

Увы, не везде положение складывалось столь же удачно. Двадцать девятого сентября сгорел Невель, двенадцатого октября пало Озерище, двадцать третьего октября поляки ворвались в Заволочье.

В те же дни девятитысячный отряд оршанского старосты Филона Кмиты, получившего от Стефана Батория назначение в воеводы Смоленска, подошел к городу, разбив лагерь в семи верстах от него, у деревни Настасьино. Когда поляки поставили палатки, расстелили постели и запалили костры, готовясь варить ужин, из недалекого соснового бора вдруг появилась кованая конница и, опустив рогатины, начала молча разгоняться для атаки. Не все из отдыхающих ляхов даже заметили летящую на них смертную угрозу — а тревожные выкрики лишь подняли панику.