Читать книгу "Маскавская Мекка - Андрей Волос"

Подумаешь — судьба! Где она? — да вот, в кулаке у Цезаря. Пусть судьбе отдается тот, кто не может взять ее, как жирную бабу…

Даже ее последняя уловка, прощальный розыгрыш, которым она кого угодно обведет вокруг пальца — и та годится лишь на то, чтобы заставить его презрительно усмехнуться. Зачем нужна смерть, если жизнь так прекрасна? С годами жизнь портится… все портится с годами… теряет вкус… эластичность… Но есть способы вернуться к началу. Они очень, очень дорогостоящи — да ведь не дороже денег. Слава богу, жизнь прошла не зря. Деньги работают, подготавливая самое важное, что может быть на свете — новую жизнь Цезаря Топорукова.

В тихом пригороде, на берегу Маскав-реки хмурится стальными ставнями особняк профессора Дашевского. Пожалуй, единственный человек, перед которым Топоруков испытывает невольный трепет, — это именно он, профессор Дашевский. Дважды Нобелевский лауреат — не шутка, господа!.. Они встречаются раз в месяц — Цезарь приезжает посмотреть, как идет дело. Дело идет. Профессор сопровождает его. Длинные коридоры. В одной из комнат стоит стальная ванна. Она доверху наполнена ледяным физраствором. И накрыта бронестеклом. В физрастворе плавает будущее тело Топорукова. Ему четырнадцать лет — ровно столько эта ванна покоится на одном и том же месте. Когда-то тельце было совсем маленьким. Естественно, это мальчик. Он вырос из одной единственной клетки Цезаря. Глядя на его бессмысленное розовощекое лицо, Цезарь не может побороть суеверного ужаса. Профессор говорит, что это его точная копия. Значит, именно таким худеньким мальчишкой он был в свои четырнадцать лет… Абсолютная копия с абсолютно пустым мозгом. Состояние полужизни. Его питают необходимыми веществами, и тело не умирает. Но и не живет по-настоящему. Когда Топоруков сочтет, что время пришло, профессор Дашевский приступит к следующему этапу операции. Он положит их рядом — на соседних каталках. Наверное, будет сон. Топоруков уснет. Множество разноцветных проводов соединит их головы. Умные компьютеры перекачают содержимое мозга Топорукова в этот новенький, без щербинки, пустой сосуд, — наполнят душой Топорукова это бессмысленное тело… Сколько ему тогда будет лет? Неважно — шестнадцать, восемнадцать… Некоторое время они будут вместе. Точнее — их станет двое. Он представлял, как это произойдет: просыпается, поворачивает голову, еще не понимая, где он… кто он теперь? — и видит соседнюю каталку… дряблое тело старика… никому не нужное, зловонное, разлагающееся при жизни… Интересно, станет ли хоть на мгновение его жаль?.. Как же: ха-ха-ха! На помойку!..

Так где эта ваша хваленая судьба? — да вот же: почти вся она в кулаке у Топорукова. А почему «почти»? А потому, что, заболтавшись, Цезарь путал, бывало, в каком кармане орлы, а в каком — решки.

Именно так и случилось в предыдущей партии. Втемяшилось почему-то, что решки в левом… и он не подал виду, конечно, но глупышка Вероника должна была проиграть, а вовсе не выиграть!

Впрочем, ему все равно то и дело приходилось проигрывать — ведь нужно создавать иллюзии… строить миражи… если они разуверятся, что можно сорвать куш, то просто перестанут ходить. Простая бухгалтерия. Двести тысяч можно и проиграть. Пусть воют, бьют бокалы, обнимают пьяного от удачи счастливчика, пусть надеются, что следующими счастливчиками станут они сами!.. А вот пятьсот — нет, никогда. Ну, разве только разок, для отвода глаз… мол, Цезарь тоже проигрывает… по-крупному проигрывает, бедолага… что же вы хотите — ведь судьба!..

Кроме того, несчетно шляется мелкая сволочь, о благосостоянии которой он вынужден заботиться. Депутаты, министры, шефы налогового ведомства, общественные деятели, кутюрье, председатели благотворительных фондов, модные певички, кинозвезды… и каждому дай выиграть!.. А не дашь, начнется: те с налогами, эти с проверками… а кто только языком умеет чесать, тот немедленно измыслит какую-нибудь гнусность и тут же раззвонит…

Ладно, к делу… так где тут у нас решки?

— Господа, повторяю: билет номер тринадцать ставит на орла!

Топоруков взмахнул рукой — жужжа, пятак взмыл в пробираемый мелким ознобом воздух — и зазвенел о подиум.

Де-де-де-де-де-де-де…

Цезарь Самуилович наклонился.

— Решка!

Зал негромко ахнул.

— Решка! — повторил он, с сожалением разводя руками. — Желающие, как всегда, могут удостовериться. Вы проиграли, милейший. Как предпочитаете рассчитываться?

Тишина похрустывала напряженными шорохами… шарканьем… кто-то прошелестел: «У-у-у-ш-ш-ш-ш-с-с-с-с-с!».

Найденов пошевелил было негнущимся языком, но звук не родился.

— Карточки «Америкэн экспресс», золотая «виза», «Великий могол» и «Санги тилло» принимаем без ограничений, — уже тараторил Топоруков, расхаживая. Прикованный онемело следил за его перемещениями. — Все прочие после дополнительного подтверждения кредитоспособности. Разумеется, можно наличными. Акцептируем облигации шариатского земельного банка и… что вы молчите?

— Денег у меня нет, — пробормотал Найденов.

«Что он сказал?.. что он сказал?.. — шелестело по залу. — Простите, что он сказал?..»

Топоруков вежливо осклабился.

— На моей памяти вы третий участник кисмет-лотереи, которому хватает самообладания шутить столь серьезными вещами. Черный юмор… понимаю. Помните анекдот? Дочка спрашивает у отца: папа, папа, а почему мамочка так широко улыбается?.. Но шутки в сторону, уважаемый. Все не так весело, как вам кажется. Настройтесь на серьезный лад. Пятьсот тысяч таньга. Как прикажете получить?

Хватка ужаса была смертельной — свистя и хлюпая, воздух едва проникал в стиснутое призрачными лапами горло. Сердце трепыхалось, конвульсивно толкая по жилам последние капли крови. Он мог бы крикнуть: «Что вы делаете?! Вы не имеете права! Отпустите меня! Я не хочу умирать!..»

Но они только расхохочутся, наверное. И впрямь смешно — он сам сюда пришел… сам поднял руку, когда выпал шар с номером его билета… сам кивнул, когда черный старикашка потребовал согласия на все условия лотереи. Мог бы отказаться — а он кивнул. И сказал: «Да! Да! Я согласен!..» Сам поднялся на подиум, сам опустился на стальное ложе, сам позволил пристегнуть себя… баран!..

Этого нельзя было пережить.

Найденов пошевелил белыми губами. Он хотел сказать: «Отпустите меня скорее… я сейчас умру… я не шучу!..» И вдруг с последней ясностью понял, что его не отпустят. Новая, последняя волна страха — от которой сердце должно было остановиться — накатила на него. Однако вместо того, чтобы умереть или по крайней мере потерять сознание, Найденов перестал что бы то ни было чувствовать. Что-то хрупнуло в горле — и воздух снова потек в легкие, и сердце, тяжело ухая, все же исправно продолжило свою работу, тем самым в который раз доказывая, что человек устроен не сложнее лампочки: чем больше напряжение, тем ярче накал, но это только до поры до времени, а потом — пок! — и как ни нагнетай, уже ничего не видно.

— Нет у меня денег, — грубо сказал Найденов. — Не въезжаешь? Нет денег. Давай руби, чего там.