Читать книгу "Как Путин стал президентом США: новые русские сказки - Дмитрий Быков"

За ним воцарился простодушнейший. Землей он распорядился просто: на негодных землях посадить нужное, на хороших — невозможное, причём и то, и другое обильно залить ядохимикатами. Это был самый простой и умный план из всех: негодные земли давали чрезвычайно тощую пшеницу, на хороших росли южные культуры, чахлые, изнемогающие и грустные, как выпускница университета, приехавшая учительствовать в деревню. Выжившие земледельцы сбежали от этих нововведений в города, а те, что остались, запили втрое против прежнего. Земля, однако, продолжала родить.

Благостнейший правитель стал решать эту проблему просто: он не стал её решать. Получив откровение, что ничего сделать нельзя, он и не стал ничего делать. Главное для него было, чтоб не было войны. При нем всё пошло именно так, как должно идти на контрольной делянке: всё делалось само по себе. Вонючие и вредные производства задымили небо, завоняли леса, загадили реки и озера. Ядохимикаты отравили почву. Земледельцы спились. Войны, правда, не было, и земля по-прежнему родила.

Цивилизованнейший из правителей, получив знамение, поразился. Земля всё ещё родила, как ни боролись с нею, и родила не только хлеб, почти уже изведённый, но и смородину, и яблоки, и сливы, и виноград. А земледелец был по-прежнему жив, гнал себе из этих плодов земных самогон, благодушествовал и не собирался исчезать как класс. Вознегодовал цивилизованнейший, и в одночасье исчезли с лица земли и виноградники, и яблоневые сады, и вишневые, и сливовые, и черноплодные кусты, и даже ни в чем не повинные крыжовенные посадки. И стало лицо земли старым, некрасивым и морщинистым. Земледелец же махнул рукою и стал гнать самогон из подручного, ни на что уже не пригодного сельхозинвентаря: лопатовку, мотыговку и граблевку. Земля повздыхала, но продолжала родить. Тогда над нею бабахнул взрыв, отчего родить она стала двухголовые грибы и ядовитую землянику размером с тыкву. Впрочем, родить не переставала, и даже вдвое противу прежнего.

Предпоследний правитель, непредсказуемейший, почти довёл дело до конца, полностью воплотив в жизнь давно придуманную схему: сами не работаем, еду покупаем, деньги берём в долг, долгов не отдаём. Земледельцы, наконец, перевелись: иные умерли от старости, иные от пьянства, иные переквалифицировались в коммерсанты. Земля, брошенная без попечения, покрытая мазутом, ржавым железом и радиоактивными отходами, шлаком, пылью, битым стеклом и смятым пластиком, бытовым мусором и просто матом, отчего-то по-прежнему продолжала родить. На борьбу с катастрофически высокими урожаями были брошены все силы. То есть все, кто имели хоть какие-то силы убрать этот урожай, были брошены без техники, денег и горючего. Газеты из года в год с надеждой предполагали, что зимой будет голод, но большого голода так и не было.

Тогда создали Аграрную партию в надежде таким образом отвлечь немногочисленных уцелевших аграриев от земли. Аграрии дрались между собою и с другими за влияние в парламенте, кресла, столы и таблички на дверях, затем собрались восстанавливать каких-то железных истуканов, не столь давно поверженных, всеми силами оттаскивая земледельцев от земли. Она, вздохнув с облегчением, произвела на свет очередной урожай. Прожжёнейшие предлагали всю землю продать, чтобы было на что покупать еду. Радикальнейшие — отдать её всю под рекламную площадь. Угрюмейшие ни того, ни другого не позволяли, а предлагали снова все отнять и поделить. Отнято и поделено же было столь многократно и безрезультатно, что всем эта процедура порядком надоела. Тем паче, что ничего от этого не менялось и земля всё так же родила.

Глядишь, ещё два-три года, и она поняла бы, чего от неё хотят, и усохла бы, но тут непредсказуемейший подал в отставку. Он лучше всех понял, что сделать ничего нельзя, и многолетнее ничегонеделание страшно утомило его.

За ним пришёл долгожданнейший, облечённый народным доверием и сгибающийся под тяжестью возложенных на него надежд. «Ничего сделать нельзя», — прочел он огненные буквы на своей стене и задумался. «Не может быть, чтоб нельзя, — сказал он сам себе. — Это всё оттого, что был хаос. Должен быть порядок». С тех пор долгожданнейший стал сам ездить по полям и половину повытоптал. Подстригал пшеницу и подравнивал рожь, калибровал картофель, проводил совещания и давал указания. Стоило же ему только воротиться домой, как всё зарастало. На другой день, едва выехав за черту столицы, он снова видел тот же хаос: порядок был порушен, картошка была неодинаковая, земледелец валялся хмельной и пел похабные песни, земля же исходила изобилием.

«Надо что-то с этим делать, — сказал долгожданнейший себе под нос, — Премьера бы ко мне. Порядок будем наводить». Не успел он это произнести, а соответствующие службы вызвать премьера, как прямо из пола у ног долгожданнейшего выросла огромная спелая фига. Вождь сорвал фигу и задумчиво вкусил. В нём совершалась внутренняя работа.

— Приятного аппетита, — пожелал премьер, сохраняя на лице выражение деловитой независимости. — Станем упорядочивать?

— Накося, выкуси, — дружелюбно предложил долгожданнейший, протягивая ему спелую фигу. В это время потолок кабинета разверзся, и в трещины свесилась гирлянда винограда «дамские пальчики».

Премьер откусил от фиги, потом доел её до конца, и лицо его озарилось. Оставив папки с важными бумагами, он стремительно направился к шкафам вишнёвого дерева, быстро покрывавшимся листвой, кружевными цветами и рубиновыми ягодами. В коридоре охрана кидалась спелыми манго.

Спустя неделю всякий подъезжающий к столице был бы потрясен, но к ней попросту никто не подъезжал. Народ лежал в огородах под раскидистыми малосольными огурцами, распевая песни. В рот лежащим валились помидоры, зеленый лук и молоденький чесночок. В полях стеной стояли пшеница, рожь и ячмень. В густых овсах сидел депутат парламента, известный непримиримостью, бровями и рабочим происхождением, хватал медвежьими лапами овёс и высасывал сладкое овсяное молочко. Вице-спикер Думы с визгом обтрясала мощную сливу, увешанную плодами и остальными вице-спикерами. Над гречихой весело жужжала Аграрная партия.

Столицу скрывали заросли фруктовых садов, над башнями Кремля вился усатый горох. Золотистое облако пчёл колыхалось над городом. Долгожданнейший бродил по древним палатам, околачивая груши. Правительство объедалось малиной. Фракции Госдумы разделились по интересам: яблочники объедали белый налив, красные — смородину, либеральные демократы — клубничку. В министерствах обрывали гуаву, апельсины, ананасы и папайю. На потолке Андреевского зала горела надпись: «ТЕПЕРЬ НИШТЯК».

Её никто не видел, ибо она была скрыта густыми зарослями банана и авокадо.

ФОРОС-2

Путину всё надоело. Сидит хмурый, с документами не работает, от еды отказывается. Дзюдо забросил, властной вертикалью не интересуется, об олигархах слышать не хочет. Строев ему предлагал свои полномочия и Орловскую область в придачу, Илюмжинов уговорил сыграть с ним в шахматы и дал себе поставить детский мат, Селезнёв принёс коллективное письмо от Думы с предложением самораспуститься, олигархи сложили у ног все богатства мира, только по чуть-чуть себе в оффшорах оставили, — не радуется Путин.

— Ну вас, — говорит, — всех. Надоели вы мне совершенно. Ещё вчера я был ваша надежда и кумир нации, а теперь связали вы меня по рукам и ногам. Направо пойдёшь — слева взвоют, генералы обидятся. Налево пойдёшь — олигархи Западом пугают, пресса о зажиме кричит. Вам и порядок надо, и свободу, и чтоб было всё. Не знаю я, что с вами делать. Отвяжитесь все от меня.