Читать книгу "Волхв - Вячеслав Перевощиков"

Вздох восхищения прошелестел среди отроков, как морской ветер в весеннем лесу – весело, легко и восторженно.

Князь остановил вращение клинка и посмотрел на своего юного собеседника:

– Как видишь, старый добрый русский меч тоже неплохо пробивает кольчугу.

Отрок хотел было что-то ответить, но, наткнувшись глазами на взгляд отца, передумал.

– Но ты все равно молодец – соображаешь, – договаривал князь, внимательно глядя на Ясуню, словно пытаясь угадать в нем будущего воина.

«Если не убьют в первой же битве, будет боярин хороший и воевода дельный», – вдруг подумалось ему.

Первая битва была обязательным и, наверное, самым страшным испытанием каждого юноши Древней Руси. Каждый должен был стать воином, и не было иного пути в то суровое время, ибо как сказано в книге Велеса: «Быть может, мы и погибнем, но мы не имеем иных ворот к жизни». В первой битве определялась судьба отрока и было видно, есть ли ему благословение небес, ведут ли его русские Боги и великие пращуры через поле смерти или нет. Берегли русичи своих детей; ставили их позади опытных воинов, но разве может человек все предвидеть, разве дано ему знать, куда завтра ударит стрела вражья и кто уронит меч от смертельной раны. А то взыграет кровь молодецкая в горячке боя, захочет отрок удаль свою показать, кинется на врагов вперед старых воев, да тут и сложит свою голову.

Князь вложил в ножны клинок, все еще поющий печальным и чистым голосом благородной стали, потревоженной хорошим ударом о сталь, и повернулся к боярину с шутливой укоризной:

– Что ж ты такого молодца прячешь, мал, говоришь… а он, видишь, мал, да удал. В общем, приводи его завтра же; пусть роту дает, а мы его в отроки посвятим и жалованье положим хорошее. Пусть служит честь по чести.

И, уже вновь поворачиваясь к Ясуне, добавил:

– А хорош у тебя сынок, Лют Гориславич, ох хорош! Ладный будет воин.

– Старался, – буркнул боярин, довольно ухмыляясь в седые усы.

– Ну а ты что скажешь, – вдруг строго заговорил Мстислав с юношей, – хочешь служить?

Отрок вновь стрельнул глазами в сторону отца и быстро ответил:

– Почту за честь.

– А что ж ты все на отца оглядываешься, – князь хитро прищурился, не меняя серьезного тона, – как служить начнешь, то только на меня оглядываться будешь.

Чуть было остывшие щеки отрока опять полыхнули румянцем смущения.

– С мечом-то ты сам все удумал или отец подсказал? – придерживая отрока за плечи двумя руками, как хрупкую бесценную вещь, продолжал Мстислав, еще раз внимательно вглядываясь в своего юного собеседника.

– Мы с отцом давно уже об этом дома спорили, – слегка замявшись, отвечал Ясуня, – а тут как раз и спор Ставра с Боричем вышел кстати.

– И на чем же стоял Лют Гориславич? – князь с интересом посмотрел на боярина.

– На секире; он ею как мечом вертит, а щит варяжский с одного удара до умбона[58]прорубает.

– Так это что ж выходит? – улыбнулся Мстислав. – Спор наш еще не решен, стало быть? Ведь будь вместо Ставра сам боярин Лют, то одолела бы секира меч. Так, что ли?

Все молчали; старые вояки прокручивали в памяти тысячи виденных кровавых боев, мудро взвешивая все плюсы и минусы каждого оружия, а молодь просто исчерпала свой запас знаний и опыта и больше не решалась выступать.

– Вот что, други мои, – князь обвел дружинников суровым внимательным взглядом, – ждут нас великие битвы, верю в вас и знаю, что одолеете вы врага любым оружием, но мало вас и большую рать нам без смердов не сдюжить. Но, позвав смердов на рать, мы должны дать им победу, а не смерть. А вот это будет сильно зависеть от того, что мы дадим им в руки; какое оружие. Коли степь пойдет войной, то мало нас будет, слишком мало, даже с ратниками-смердами, а потому надо, чтоб каждый такой ратник одолел двоих, а на вас, дружину мою, по десятку каждому хватит. Иначе нельзя. Иначе сгинем мы все, и дети наши, и жены наши. И потому нам сейчас решать надо, что будут ковать наши кузни, чем мы побьем врагов наших с наименьшей для себя кровью.

Мстислав замолчал, нахмурившись, словно уста его невидимой тенью запечатала сама скорбь полынной горечью тяжких утрат, утрат человеческих жизней, утрат, которые он, князь, предвидит, но не может избежать. Взгляд его застыл неподвижно, устремленный куда-то в пространство сквозь толпу гридей, словно пронзая серые стены замка, улетал далеко в степь, туда, где копилась и множилась чужая дикая сила, жестокая и беспощадная, умеющая только убивать и грабить, с которой нельзя договориться, которая всегда несет только смерть.

Князь оглядел притихших дружинников:

– Что, призадумались, бояре? Это хорошо, глядишь, вместе мы и измыслим что-нибудь дельное. Как говорят: глупый киснет, а умный мыслит.

Он вдруг улыбнулся озорными глазами и продолжил совершенно другим голосом беспечного веселья:

– А как говаривали в старину: коли думу вести, так и мед скорей нести, а где мед налит щедрее, там и мысль бежит быстрее.

Дружинники рассмеялись, предвкушая знатное угощенье. А Мстислав, дружески похлопав Ясуню по плечу, молодецки тряхнул волнистой прядью непослушных волос и, скользя быстрым и веселым взглядом по лицам дружинников, проговорил нараспев зычным голосом:

– А что, други мои, мед пенный нас уже заждался. Али угощенье вам мое не любо?

– Любо, княже, любо! – выдохнули молодые разудалые голоса.

Столы уже были уставлены всякой снедью, которую расторопные слуги продолжали ставить и ставить, заполняя блюдами все свободные участки дубовых столешниц между глиняными кружками, которые обозначали места, где должны были сесть дружинники. Каждому было отведено свое место, и потому воины важно и не спеша рассаживались на длинных лавках, стоящих вдоль столов. Блюда с перепелами, запеченными в винограде, чередовались с блюдами, на которых лежали громадные караваи хлеба, увенчанные хлебными выпечными птицами. Рядом с ними ставились пироги и кувшины меда, пива и сбитня. Каждый из кувшинов был обвязан цветной лентой, чтобы различить, где какое питье.

После первой здравицы за князя-хозяина за столом на какое-то время воцарилась тишина. Многие вместе с князем целый день провели на охоте и потому теперь самозабвенно поглощали поданное угощенье, утоляя нешуточный голод. Блюда быстро пустели и тут же исчезали со стола через руки расторопных холопов, без устали снующих вокруг.

Но все это было только закуской, или первым столом угощенья. Князь, приметив, что большая часть поданного съедена, хлопнул три раза в ладоши, и слуги тотчас внесли два огромных деревянных подноса с жаренными на вертелах косулями. Теми самыми, что были добыты на охоте. Внутри косуль были запечены яблоки с дикими сливами и зернами пшеницы. Все блюдо вокруг было выложено пучками вымоченной в вине черемши.