Читать книгу "Темная сторона луны - Джон Диксон Карр"

– Ответила любезностью?

– Да. Тебя несколько раз осеняли разные мысли по поводу этого дела, так? У тебя должны были быть разные мысли, Камилла. Если это были просто части одной и той же идеи, тогда это попросту не имеет смысла.

– Алан, я не понимаю, о чем ты говоришь.

– Слушай внимательно, моя дорогая. Две ночи назад, когда мы подслушивали доктора Фелл а и капитана Эшкрофта, тебя осенила мысль о чьей-то «невероятной ревности» к кому-то. Мы возвращались к этой теме несколько раз, но ты все еще считаешь, что это дикость, в которую невозможно поверить. Но одну вещь, по крайней мере, ты можешь мне сказать. Когда мотив невероятной ревности пришел тебе в голову, разве ты не рассматривала его как ключ к обнаружению убийцы? Не рассматривала?

– Ну… да.

– Хорошо. Вчера днем, когда мы вернулись из Форт-Молтри и у тебя была довольно бурная беседа с Мэдж, ты убедила себя, что загадочный приятель Мэдж – наверняка не кто иной, как доктор Марк Шелдон. Ты все еще убеждена в этом?

– Это только разумное предположение. Честно говоря, Алан…

– Давай не будем всю ночь стоять у солнечных часов, – сказал Алан, хотя, собственно говоря, они были там всего секунд тридцать. – Сюда, с твоего позволения; посмотрим, не стимулирует ли наши мозги небольшая прогулка.

Они побрели вниз по дорожке, мимо кипарисов и плакучих ив, вырисовывавшихся черными силуэтами на фоне неба.

– Мы подразумевали, – продолжал Алан, – что этот неизвестный приятель является также убийцей. Мы не знали этого наверняка; мы подразумевали это лишь потому, что шутник, писавший послания на классной доске, смог убедить нас. Ну, и куда нас ведет это предположение?

Кем бы ни оказался этот приятель и убийца, трудно понять, зачем ему понадобилось убивать Генри Мэйнарда. И если убийцей является Марк Шелдон (чему я не могу поверить, но, собственно, это не важно), один этот факт превращает в полную чушь мотив ревности. В любой ситуации, касающейся Мэдж и Марка Шелдона, никто не может никого ревновать, за исключением миссис Марк Шелдон, если только ты не будешь настаивать, что ревнующей особой была сама Мэдж. Если Мэдж ревновала настолько, что могла убить, разве она не убила бы в этом случае миссис Шелдон? Неужели она совсем спятила и укокошила своего отца только потому, что он возражал или мог бы возражать против их отношений?

– Ох, Алан, это просто нелепо!

– Разумеется, нелепо, как я и пытался тебе объяснить. А тебе не приходили в голову еще две мысли?

– Две мысли?

Все еще бредя почти по колено в тумане, перебрасываясь словами друг с другом, они прошли сквозь арку-проход из высокого вечнозеленого кустарника. За ней, покрытая еще большим туманом, утоптанная тропинка вела к невольничьим хижинам.

– В пятницу ночью, – продолжал Алан, – тебе пришло в голову, что некая личность – не важно, кто именно – просто могла бы оказаться приятелем Мэдж и к тому же убийцей. Ты не могла в это поверить, ты до сих пор не можешь, хотя подозрение продолжает тебя грызть. Потом, вчера днем, обстоятельства сложились таким образом, что ты подумала: доктор Шелдон, независимо от того, убил ли он кого-то или нет, именно доктор Шелдон должен быть любовником Мэдж! Но накануне вечером ты думала совсем не о Марке Шелдоне. Это были две совсем разные мысли, не так ли?

– Разве я когда-то говорила, – возразила Камилла, – что это были две разные идеи?

– Ты, собственно говоря, не сказала ничего; может быть, все это слишком запутано. Но если бы только ты и я понимали друг друга…

– А ты думаешь, мы не понимаем друг друга?

– Ну а разве понимаем? Разве по миллиону всевозможных тем мы хоть раз находили общий язык? Скажи что-нибудь – и мы тут же заспорим. Политика, наука, искусство, литература…

Они достигли открытого пространства между рядами невольничьих хижин. Убывающая луна, освещая все вокруг серебряным светом, выглянула из-за облака. Камилла остановилась и повернулась к Алану.

– Я знаю это! – сказала она. – Вчера вечером по телефону я почувствовала, как ты застыл, когда я сказала, что читаю Джойса, который стоит следом за Прустом в твоем списке самых отвратительных писателей. Видимо, – выкрикнула Камилла, – видимо, нет ни единого вопроса, по которому мы могли когда-нибудь достичь согласия!

– «Видимо», ты сказала? Всего лишь видимо?

– Да, Алан. Я даже больше чем намекала на это вчера вечером, но ты не хотел меня слушать. Ты сказал, мы стали как будто ближе друг другу, потому что не поспорили ни разу ни о литературе, ни об искусстве, ни о политике. Но шутка…

– Что шутка?

– Мне вовсе не нравится Джойс! Я просто терпеть не могу Пруста! Я не могу благоговейно склониться ни перед одной из священных коров. Я так же консервативна, как ты, или даже больше, если говорить о политике; только у меня нет твоей смелости противостоять модным течениям и посылать интеллектуалов ко всем чертям. Кроме математики и науки, и от них я никогда не отрекусь, нет ничего, что ты когда-либо проповедовал, с чем я была бы не согласна полностью в глубине души!

– Если ты действительно хочешь сказать все эти в некотором смысле потрясающие вещи, Камилла…

– О, именно это я и хочу сказать!

– Тогда почему, бога ради, ты все время так настойчиво доказывала обратное? Почему без устали посылала ядовитые стрелы?

– Отчасти потому, что я лицемерка! А отчасти потому – потому, что ты был такой ужасно серьезный! Ты не можешь относиться с юмором ни к чему, что для тебя действительно важно, например к книгам или к английскому языку, так же как я не могу несерьезно относиться к математике или науке. Я просто не могла удержаться, чтобы не подколоть тебя!

– Ты думала, это забавно?

– Не забавно, нет! Я злюсь и говорю гадости, но я всегда потом об этом жалею. В это вся разница между нами. Я никогда на самом деле не хотела сказать ни одного неприятного слова! Тогда как твои бесконечные насмешки…

Она была совсем близко, совершенно неотразимая. Алан не сказал ей «лгунья», он вообще ничего не сказал. Прижав ее к себе очень близко, он стал старательно и долго целовать ее в губы. Реакция Камиллы, в которой на этот раз не оказалось места для изумленной паузы, была такой раскованной и пылкой, какую он мог только пожелать в своих мечтах. И так, под луной, они обнимали друг друга, и так беспорядочно прошел довольно неопределенный период времени. Потом тоненький голосок произнес:

– Алан…

– Да?

– Что… что с нами случилось?

– Что-то, что должно было бы случиться давным-давно. Я люблю тебя, моя лицемерная пуританка! Но я никогда не думал, что ты…

– Если ты считаешь меня пуританкой, – прошептала Камилла, – проверь! Просто проверь меня, только и всего! Но я никогда не думала, что ты…