Читать книгу "Безатказнае арудие - Иэн Бэнкс"

Он в своих снах видел, как изменяется погода и умирают растения, а потом и люди.

Благодаря местоположению Серефы в ней не было четырех времен года с чередованием жаркого сухого и жаркого влажного сезонов. Внешние воздействия погоды смягчались высотой сооружения, а также продуманно измененной географией ландшафта вокруг него, но он помнил весну, а потом и лето, пришедшие в Сиэтл и Куйбышев в тот год, когда он вышел из базовой реальности, и в его снах то лето продолжалось не так долго, как предшествующее, а потому зима наступила раньше. В Южном полушарии то же самое воспроизводилось с большей очевидностью.

Следующая зима затягивалась на всю весну и наконец разрожалась летом ничуть не теплее осени, в которую оно быстро переходило. А после этого естественным образом наступала зима, зима с тусклым ликом солнца, висевшего высоко в небе, или зима внутри зимы, когда солнце едва поднималось над горизонтом.

Объем пакового льда постоянно возрастал, вечная мерзлота опоясывала землю, посылая ледяные жилы сквозь почву, еще недавно находившуюся в умеренном поясе. Воздушные и океанические потоки изменились, когда замерзли реки и озера, а сердца континентов и верхние уровни океана охладели.

Флора стала умирать, создавая новые пустыни, в которых растительность, привыкшая к обильным жаре и свету, засохла, а растения, лучше приспособленные к холодным условиям, обжить эти места еще не успели, потому что сами пали под внезапным неумолимым натиском снега и льда.

Животные всех видов оказались сосредоточены на все уменьшающемся пространстве вокруг экватора, и борьба за выживание там стала невиданно свирепой. Жизнь в океанских водах, даже относительно теплых, постепенно утратила свое разнообразие, по мере того как белые ставни замерзающих морей медленно смыкались вокруг несущих ледяную шугу волн, а слабые потоки солнечного света, дававшие энергию начальному звену пищевой цепочки, почти сошли на нет.

Словно издевательская компенсация за сокрытое солнце, по ночам в небесах бушевали сильнейшие световые штормы, сверкавшие, как полярные сияния, холодные и бескрайние, безжизненные и студеные.

Но в этих сновидениях он продолжал видеть и людей, сидевших на корточках вокруг костров, пробирающихся сквозь метели со своими пожитками, находящих приют в шахтах и туннелях по мере того, как растут снежные сугробы и надвигаются ледники, а у экваториальных берегов громоздятся айсберги и паковый лед распространяется от обоих полюсов, точно кристаллы в неком усыхающем растворе.

Пи огненные пики, ни двигатели, основанные на более совершенной энергии, не поднимали беженцев в космическое пространство, но, невзирая на все трупы, брошенные на обочинах дорог, несмотря на всех мужчин, женщин и детей, оставленных умирать или замерзать в машинах, вагонах, домах, деревнях, городках и городах, люди еще оставались на земле, хотя и отступали, создавали запасы, закапывались в землю, запечатывая себя в ее глубинах.

Бывшая крепость Серефа медленно падала, сдаваясь нагромождению мегатонн льда, пока не осталась одна только крепость-башня – кренящийся надгробный памятник человеческой гордыне. Потом ледники стали сползать с гор на юг и на север и стерли даже башню с поверхности Земли; единственное, что еще раз напомнило миру о крепость-башне, было непродолжительное вулканическое извержение – выброс термоядерной энергии, порожденный окончательным падением башни.

Вот так человечество уступило поверхность Земли льду, ветру и снегу, а само, униженное и нищее, укрылось в каменном чреве планеты и наконец уподобилось паразитам в холодеющей шкуре некоего огромного животного.

С собой человечество унесло все знания о Вселенной, все воспоминания о своих прежних достижениях и всю закодированную информацию, определяющую животных и растения, выживших, невзирая на все злоключения времени, невзирая на эволюцию и (в особенности) на давление прежде безжалостного рода человеческого.

Эти зарытые в землю цитадели стали маленькими мирками беженцев и породили еще более мелкие сообщества, когда новые машины взяли на себя работу по поддержанию уровней крипта, пока постепенно все большая и большая часть того, что во всех смыслах было человечеством, не перешла жить не просто в рукотворный мир туннелей, пещер и шахт, но в мир реальностей, созданных компьютерами.

Потом Солнце стало разбухать. Земля сбросила с себя мумифицирующий ледяной кокон, быстро прошла короткий лихорадочный период весны, полной водных потоков и штормов, а потом завернулась в растущую тучу, набухшую проливным дождем. Атмосфера сгущалась, росли жара и давление, а между кипящих туч гуляли молнии. Океаны съежились. Распухшая громада невидимого Солнца поставляла энергию в углубляющийся котел с газами вокруг планеты, преобразуя его в гигантскую колбу, где происходят химические реакции, и осаждая множество едких агентов на голую, окутанную нарами поверхность Земли.

Земля превратилась в то, чем когда-то была Венера, Венера стала напоминать Меркурий, а Меркурий взорвался, растекся и распался на части, превратившись в кольцо расплавленной лавы, помчавшейся по спирали к поверхности Солнца, сквозь багровую темноту.

Но то, что осталось от человечества, не сдавалось, оно отступило дальше от открытой топки поверхности и в конце концов оказалось в ловушке между тем, что происходило наверху, и жаром от жидкого ядра планеты. Именно тогда люди прекратили борьбу за сохранение в макрочеловеческой форме, полностью перешли в виртуальную среду и обратились к переводу своего древнего биохимического наследства в цифровую форму, надеясь, что когда-нибудь на лице Земли вновь появится хрупкая оболочка воды и минералов.

Отныне время потекло для человечества медленно, хотя раньше мчалось стремительно. Фотосфера Солнца продолжала расширяться, она поглотила Венеру, а вскоре настала и очередь Земли. Остатки человечества на Земле погибли разом в смятой сердцевине, когда вышли из строя ее охлаждающие системы, а что до незаконченного спасательного космического корабля, который они пытались соорудить, то он расплавился еще раньше, превратившись в никчемную гору металла.

… Он страдал вместе с каждым ребенком, брошенным в снегу, с каждым стариком или старухой, оставленными под грудой промерзшего тряпья и настолько изможденными, что и дрожать от холода уже не могли, страдал со всеми людьми, унесенными ревущими огненными ветрами, с каждым сознанием (упорядоченная информация о котором свелась к бессмысленному набору данных), уничтоженным все более и более мощным жаром.

И он пробуждался после таких снов, спрашивая себя иногда: неужели все, что показывают ему, может и в самом деле быть правдой? А иногда он просыпался, будучи настолько убежден в реальности случившегося, что проникался верой: увиденное им является неизбежным будущим, а не просто вероятностью, предположением или предупреждением.

На берег он выбрался в сумерках и упал на золотой песок; ароматы роскошных садов ласкали его обнаженную кожу, а тело сотрясалось и корчилось от чрезмерного напряжения.

Тяжело дыша, он смотрел перед собой, волны омывали его ноги. Потом он с трудом поднялся и побрел по ровному участку берега к низкой белой каменной стене, отделяющей прибрежную полосу от садов. Вверх вели ступеньки. Он постоял, потом, немного дрожа, сел на каменные перила и стал смотреть.