Читать книгу "Время горящей спички - Владимир Крупин"

— Это я тоже изобрету, — серьезно отвечал Степан.

— Изобретешь что?

— Исключу невозможное и подчиню природу.

— Мы уже однажды ее подчинили.

— Не мы, а бесы подчиняли. Я вхожу с ней в сотрудничество как старшее существо, для природы подчинение мне — ее законная работа, без работы она простаивает. А бесы ее лишают воды, а вода — кровь земли, бесы переливают кровь, заражают и опять переливают. Чем меньше воды, тем меньше жизни. Сила природы сякнет.

— Ты про мелиорацию? Про Министерство водного хозяйства?

Степан отбежал в угол, к рукомойнику, и долго отплевывался в поганое ведро. Но и оттуда, в перерывах, говорил:

— Сила природы естественна, природа может делать то, что мы разучились. Смотри на примере: ребенок попадает в гнездо волчицы и через год превращается в волчонка, Бегает на четвереньках, и обратно не переделать. А дай волчонка женщине, она из него и за десять лет человека не сделает.

Он вернулся к столу, снова зажал портфель в ногах:

— У меня заявок только подавай и подавай. На все отрасли науки и техники. Только нельзя, чтоб за границу ушло. В случае чего ты должен будешь подтвердить мою гравитацию, сможешь?

— Смогу.

— Я и стихи пишу. Другой пишет все гладенькое, а я все жизненное сглаживаю.

— Наизусть не помнишь?

Он сжал бороду в ладонях и поднял сразу сузившееся лицо к потолку:

— …Нет, не помню… — Еще подумал: — «О, сколько нужно мук, чтоб пересилить боль!» А еще раньше я читал наизусть про аппарат «Ураган», я его изобрел ловить волны, чтоб морское волнение не пропадало. Для кручения лопастного колеса. Потом был аппарат «Зыбь». У меня есть такие аппараты — никому не построить. Хочу построить земной шар, будет даже вращаться.

— Глобус? — спросил я.

Он совершенно спокойно сказал:

— На глобусе как жить? Он только для указки. Уж строить земной шар, так уж строить. Только я на нем Шиловский район Рязанской области не обозначу. Хозяйка хотела прописать, не дали. Били вшестером, я вьюном крутился у ног, уполз в кукурузу, лежал два дня и истекал кровью. У нас скоро триста миллионов человек, но накинь на каждый миллион по две тысячи бродяг, накинь, прибавь и тогда кое-что поймешь.

— А кто тебя бил? Опять милиционеры?

— Строители. Я им сказал, что Луна скоро свалится, будет новая комета Галлея, будет лететь при холоде двести восемьдесят градусов по Цельсию, ее захватит тепловое трение, все произойдет в одну миллионную века.

— А что вы строили?

— Баню у Григорьича. Меня пугали: не строй баню, разрушим. Написали в сельсовет, оттуда в район и область. Приказали явиться. «Где проект?» — «Строю из ума». — «Сделать». Сделал, показал: «О, это же проект коммунальной бани, тут склад, парная, раздевалка на двадцать четыре человека…» Думали, думали: «Строй!»

— Но зачем же такая баня Григорьичу?

— Велели строить по проекту, но я захандрил, а Григорьич умер. Жена его написала легендарному полководцу, тот приехал, разогнал всех: «Где Григорьич?» — «Вон, где баня, там просил похоронить». Подошел к могиле, он был чуть ли не маршал, постоял в молчании. «Это был мой командир, спас мне жизнь». Положил на могилу генеральскую шапку и уехал.

— Но за что тебя били?

— Потом я уехал в Кучино на Горьковскую дорогу, там, где московская свалка, жил с Галей на свалке. Вот я весь оттуда оделся и обулся, и портфель — чистая кожа — оттуда. Еще в подвале японская одежда, куртка, в Японии есть патриотизм — камикадзе. А есть подвиг со страха — хочется жить. Я изобрел бы изобретение от страха, но оно уже есть.

— Какое?

— А бессмертие-то? Душа-то бессмертна, чего тогда бояться?

И второй чайник закончили. Степан пересел на диван, откинулся. На секунду прикрыл глаза, я думал, что задремлет, нет, вновь заговорил:

— Я не виноват, что родился в век дураков, что никто не верит. А вот машина моя закрутится, как они на меня посмотрят? Как будто я не могу деньги зарабатывать, по полторы тысячи за ночь, по пятьсот за день.

— Ночью дороже?

— Еще бы! Могилу раскапывать с фонарем или при солнышке? Он приходит: «Ах, ох, отца в моем пиджаке схоронили, в пиджаке все документы, помоги!» — «Пиши расписку на пятьсот рублей». Написал. Пошли к сторожу Ахмету, тот уперся: «Только ночью». Тогда я: «Пиши расписку на тысячу». Написал. Ночью пришли. «Держи фонарь». Держит, я копаю. Ящик вина привез, сам выпил для смелости и еще сильнее трясется. Он же загрузил психологию. Выкопал гроб, крышку поддел, в сторону. Покойник весь уже дутый, глаза открытые. Тот в обморок. Фонарь упал. Я его обрызгал вином, очнулся. Говорю: «Пиши расписку на полторы тысячи». Трясется, пишет. На крышке гроба пишет, неудобно, карандаш на материи проседает, бумагу рвет. Да и рука, а как ты думаешь, трясется.

— А еще какие заработки бывали?

— Ведьму раз в Тульской области отпевал, старухи наняли. На болоте, на острове, в колоде, иконы из ее избы горелые. Меня с вечера приводят пятнадцать бабок: «Оставайся». Уходят, за собой разберут кладку, чтоб я не сбежал. Псалтырь читал. Гроб подымался, она в нем сидит, головой трясет. Я самогонки махну, еще махну, и все равно как не пил. Гроб летает.

— Это ты Гоголя начитался.

— У него в церкви отпевали, а у меня намного сложнее. По пятьсот за ночь, полторы тысячи дали без удержания бездетности. Там еще был почтальон Косяк, на корове ездил. Пьем — пистолет на столе. А то и стрельбу устроим. Идешь по деревне — головы из окон. «Сколько лет?» — «Семьдесят». Стрелять бесполезно. «Живи!» Там хороший народ. — Степан секунду помолчал и сделал неожиданный, но логичный вывод: — Глупый сильнее, потому что умственный потенциал берет больше энергии, но я всегда побеждал морально.

Степан говорил безостановочно, и причем все о разном и о разном. Вот что он вещал далее:

— Воровали и будут воровать, выход один — сделать человека полковником, тогда ему воровать будет неудобно.

— Всех же не сделаешь полковниками.

— Тогда и не судить.

И — без паузы:

— Делаю невесомость в быту. Вот приходит муж домой, входит в комнату, и разуваться не надо — летает над женой, а та моет пол. Он над ней летает. Или изобрел еще дирижабль, чтобы не тратить самолетами кислород и водород. Дирижабль грузишь углем, тысячу тонн, две, три, это не принципиально, я их сжимаю и лишаю веса, уплотнить ничего не стоит, дирижабль летит налегке. Привез, вывалил.

И снова без паузы:

— Ты хочешь долго жить?

— Когда как.

— Ну, это ясно. Знаешь, для чего я тебя держу?

— Для чего? — изумился я.

— Ты будешь свидетелем изобретений.

— Хорошо. Но как же жить долго?