Читать книгу "Небо на двоих - Ирина Мельникова"

Внизу котловину прорезали страшные пропасти, на дне которых извивались реки, выше темной полосы хвойных лесов лежали альпийские пастбища. А еще выше, ближе к небесам, – только голые скалы, с которых сползали языки подтаявших снежников. И все это разнообразие пейзажей – красочных, ярких, сверкающих под лучами солнца, – замыкало гигантское ледяное кольцо, из которого тянулись к небу величайшие вершины Кавказа.

Узкая тропка шла высоко над рекой: то через лес, то по крутым сыпучим склонам. Время от времени требовалось сойти с лошади и вести ее в поводу. Мы переправлялись через бурные потоки боковых ущелий, карабкались вверх, круто спускались вниз, так что седла съезжали на шеи лошадей и приходилось их заново подпруживать. Я хоть и привыкла к горам, но все равно не могла наглядеться на красоту, открывавшуюся с высоты птичьего полета.

Часа через два пути Вадим придержал коня.

– Смотри, Стена Дьявола, – указал он на дно ущелья.

Ущелье, почти теснина, было перегорожено высокой каменной стеной шириной этак метров в пять и высотой около сотни метров. Выходы скал начинались на одной стороне ущелья и продолжались на другой. В середине преграду разрывал ревущий речной поток.

– Стена Дьявола, – повторил Вадим. – Мы приезжали сюда с Гардариным. А ночь мы с тобой проведем в хижине, которую они построили с Давидом еще до войны. Мы ее бережем в память о Леше.

Он помолчал мгновение, вслушиваясь в дикий рев взбесившейся реки.

– Лешка клялся, что один из местных стариков – они тут важные, в чохах, с алабашами[7]– рассказал ему легенду об этой стене. Дескать, решил дьявол погубить род человеческий. И стал перегораживать реку каменной стеной, чтобы разлилось море и затопило все вокруг. Он носил камни и возводил стену сразу с двух сторон, с этого склона и навстречу – с другого. Но боги не могли допустить гибели людей. Когда стена была почти готова и дьяволу оставалось сбросить вниз последний камень, по ущелью вдруг понесся громадный баран, выпущенный богами с ледника Шхара. Ударив рогами в стену, гигант развалил ее. Остатки камней унесла река…

Полюбовавшись на добросовестную работу барана, мы продолжили наш путь, поднимаясь все выше и выше на гребень горы. Через час копыта лошадей захрустели по снегу. И вскоре мы подъехали к толстому снежному пласту, сквозь который пробивалась речка, почти ручей, просверливший в снегу тоннель. Слегка пригнув головы, мы въехали в него и очутились в белом коридоре, потолок которого пропускал солнечный свет, смягченный толщей снега. Кое-где снег протаял под солнечными лучами, и в проталинах сияли синие лоскуты неба.

Лошади осторожно переступали с камня на камень. Мы пригибались, стараясь не задевать головой хрупкий белоснежный свод. Выбрались из туннеля уже у самого гребня. Здесь снега не было, и уже вовсю зеленела трава, разбавленная синими мазками гиацинтов вперемешку с желтыми брызгами «куриной слепоты».

Сердце гулко стучало – сказывалась высота. Горячий сухой воздух, поднимавшийся снизу, встречался здесь с холодным дыханием ледников, отчего ветер на перевалах всегда дует сильнее и пронизывает насквозь. Но это меня не смутило. Я дернула поводья, принуждая Конфету ускорить шаг, и, обогнав Вадима, стала подниматься на гребень.

– Осторожнее! – крикнул вслед Добров.

Но я уже взобралась на скалу. Внизу под крутым обрывом лежало озеро. Я глянула на него в изумлении. Мне показалось невероятным, что за мгновенье до этого не видела и не чувствовала, что рядом существует подобное чудо.

Озеро находилось прямо подо мною, окруженное нежной и курчавой, как спина ягненка, травой. Недалеко от берега из воды поднималась гряда бурых скал, четко, как в зеркале, отраженная в воде. Толстые шматы снега лежали вокруг озера и тоже отражались в нем, точно белый венец на фоне голубого неба.

Над озером и над лужайкой, справа и слева, – навороченные друг на друга глыбы, отроги гор и хребты. Окаменевший, но все еще рвущийся вверх хаос борьбы за высоту, за небо.

А здесь – тихое озеро, и тихая лужайка, и смирившиеся камни, по горло погруженные в воду, и крупные ломти снега, забывшего растаять, прислушивались к чему-то тоже тихому, вечному…

У меня сжалось сердце. Разве не к этой тишине и покою я стремилась в последнее время?

За спиной зацокали по камням копыта Ветра. Вадим придержал коня рядом со мной и тоже долго смотрел на озеро. Кажется, он испытывал похожие чувства, потому что жесткая складка на его лбу разгладилась.

Вода на мелководье была прозрачной, и каждый камешек радостно сиял, отбрасывая на песчаное дно дрожащую тень.

– Здесь мы с Лешкой ловили форель, – сказал Вадим.

И как в подтверждение его слов над водой взметнулось гибкое серебряное тельце, за ним – другое…

– Сегодня не успею, но завтра поймаю и поджарю тебе форельки, – пообещал Вадим.

Так уверенно пообещал, словно форель в очередь выстроилась к его удочке. Я хотела съязвить по этому поводу, но передумала. Озеро и тишина вокруг к перепалке не располагали.

Мы подъехали к хижине, когда уже начало смеркаться. До перевала, за которым начиналась Россия, оставалось, по словам Вадима, километра два. Хижиной он называл маленький домик из железного листа, облицованный изнутри деревом. По углам он был укреплен растяжками из толстой проволоки. Такие хижины я не раз встречала в горах. Порой в сто крат хуже, без окон и дверей. Здесь хоть стекла в окне сохранились, но дверь сорвало ветром с петель, и она валялась рядом на камнях.

Ветер чувствовал себя тут полным хозяином. Противно завывая в скалах, он бросал в лицо мелкий сухой снег, выбивал слезы из глаз. Пока я наводила порядок в хижине, у меня совсем закоченели руки. Но Вадим быстро навесил дверь, а затем растопил печку-буржуйку заготовленными дровами. Затем вышел наружу – накормить и напоить лошадей, для которых за хижиной был построен нехитрый загон.

Добров долго не появлялся. Но я не беспокоилась, что с ним случится какая-нибудь неприятность. Сквозь вой ветра слышала, как осыпаются мелкие камни под его ногами, как он что-то укоризненно говорит лошадям, кажется, журит жадную до овса Конфету.

А в хижине уже через полчаса стало так жарко, что я скинула куртку и принялась готовить ужин из тех продуктов, которые Вадим захватил из дома. Оказалось, он ничего не забыл: сыр, копченое мясо, овощи, зелень, пяток свежих лавашей и еще много чего. Даже две бутылки коньяка обнаружились в седельной сумке. Я озадаченно покачала головой. Запасов хватило бы не на одни сутки. Или Вадим рассчитывал, что мы будем заниматься исключительно истреблением провизии, или все-таки проведем здесь гораздо больше времени. Забегая вперед, скажу: под утро он рассеял мои сомнения. И я поняла, что прошлые испытания – цветочки по сравнению с предстоящими.

Но сначала Вадим вернулся в хижину. Ветер бушевал за стенами, пламя оплывшей свечи раз за разом кланялось его порывам. Мы сидели на нарах поверх разложенных спальников, за кривобоким столом, ужинали и пили коньяк. А я рассказывала, как тяжело переживала измену мужа, как Любава уговорила поехать в Абхазию. Вадим большей частью молчал. Лишь смотрел на меня странно, а у меня от его взгляда мурашки бегали по коже. И я почему-то со страхом ждала, когда он задует свечу.