Читать книгу "Звезда упала - Владимир Алеников"

И внезапно, не выдержав, забыв обо всём, сама впилась в его губы долгим, забирающим все силы поцелуем.

Не отрываясь друг от друга, они медленно опустились на пол, прямо там, где стояли, среди попадавших с полок книг.

Надя уже ни о чём не думала, ничего не понимала. Всё, что она хотела, это вот так бесконечно нежно целовать его, отвечать на его ласки, ощущать прикосновения его мускулистой руки.

Она быстро расстегнула на нём рубашку, брюки, в мгновение ока разделась сама и с протяжным, чуть слышным стоном опустилась на него сверху, впервые за долгие годы чувствуя жар и силу мужского тела.

Алёша с завистью смотрел, как из сада забирают Леночку Савельеву. За ней пришёл папа. Весело болтая, они зашагали домой.

Папа у Леночки очень добрый. На днях он подарил детскому саду ежа Гришку. Гришка был ушастый, с нежным животиком и подвижным чёрным носиком. Днём он в основном спал, свернувшись в колючий клубок.

Теперь из всех детей Алёша остался один, самый последний. Впервые мама не пришла за ним вовремя.

Он сидел на скамеечке, под грибком, печальными глазами неотрывно глядел на калитку. Мамы всё не было, хотя на улице уже зажглись фонари. Получалось, что он не нужен маме, раз она не спешит за ним. Получалось, что он вообще никому не нужен.

Алёша почувствовал себя ужасно несчастным. С трудом подавил желание расплакаться. Он ведь так ждал маму, хотел спеть ей новую песню, которую они выучили.

Теперь уже не до песен. Даже если она сейчас придёт, петь он ей всё равно не будет.

Так ей и надо, сама виновата, надо приходить вовремя.

Из дверей здания высунулась Лидия Марковна, Лидочка, оглядела опустевший сад.

— Иди сюда, Алёша, — позвала она. — Нечего там сидеть одному. Мама скоро придёт. Давай, давай!

Алёше вынужден был подчиниться. Глупо, конечно, ведь гораздо лучше ждать маму здесь, на улице. Но Лидочка иначе не отстанет, характер у неё очень приставучий.

Он тяжело с шумом вздохнул и понуро побрёл в здание.

Надя и Михаил лежали рядом на полу, между полками, понемногу приходили в себя. Оба молчали, каждый по-своему переживал случившееся.

Надя поймала себя на том, что не испытывает никакого стыда или раскаяния. Напротив, возникло странное чувство, будто произошло то, что должно было произойти давным-давно, тыщу лет назад. Мало того, она была совершенно уверена, что и Миша чувствует то же самое.

Как же это хорошо!..

Вдруг сгустившуюся над ними тишину прорезал громкий монотонный звук. Били настенные часы в читальном зале.

— Боже мой, уже семь! — в ужасе спохватилась Надя. — Я же за Алёшкой опоздала!.. Скорее, Миша!

Она вскочила, начала быстро одеваться, приводить себя в порядок. Михаилу ничего не оставалось, как последовать её примеру.

Надя зыркнула в его сторону, замерла на секунду, потом повернулась к нему лицом и спешной скороговоркой высказала прямо противоположное тому, о чём только что с таким удовольствием думала:

— Мишенька, милый, послушай меня. Ты должен правильно понять… У меня столько лет никого не было… И ты для меня как родной… Но больше этого не должно повториться… Я тебя прошу, Миша, ты больше не приходи… Не приезжай… И Вере ничего не говори… Вообще не говори, что меня встретил… Обещаешь?

Михаил смотрел на неё удивлёнными глазами, молчал.

— Обещай мне, — повторила она. — Пожалуйста.

Он пожал плечами.

— Хорошо.

Неожиданно шагнул к ней, крепко прижал к себе, поцеловал в мягкие губы, потом резко отвернулся, подхватил портфель и захромал к двери, так больше и не произнеся ни слова.

Надя слушала, как затихают его удаляющиеся прихрамывающие шаги, потом перевела мокрые от слёз глаза на разбросанные по полу книжки и застывший в самом углу игрушечный зелёный грузовичок.

Опять будут мёрзнуть ноги.

Так уж ей суждено.

Но по крайней мере Алёша останется с ней.

Хотя бы так.

Глава 57

ПЕСНЯ

В это же самое время в посёлке Дарьино Вера сидела у окна, курила, ждала непонятно чего. Миша ведь ясно написал — дня через три, так что выглядывать его сейчас было занятием совершенно бессмысленным.

Она неожиданно встала, направилась в чулан и, порывшись в большущем, стоявшем в самом углу сундуке, не без труда извлекла оттуда чёрный ящик, оказавшийся внушительных размеров футляром. Внесла в комнату, аккуратно вытерла пыль, положила на стол, открыла.

Внутри, завёрнутый в шёлковый фиолетовый отрез, покоился её секрет — трёхрядный аккордеон. Инструмент был знатный, серо-зелёный, перламутровый, немецкого производства.

Этот аккордеон как-то привёз Генрих Штольц. Листая однажды её старый семейный альбом, наткнулся на Верину детскую фотографию с баяном и, придя в полнейший восторг, вскоре привез ей инструмент.

На баяне Веру учил играть отец, Никита Егорыч, когда ещё рука не отсохла. Она с его подачи много песен запомнила, старательно выводила тонким голоском. Баян ей нравился, с удовольствием наяривала на нём все годы, пока росла.

А потом, как отец начал хворать, он баян первым делом и пропил, Вера очень тогда плакала.

На аккордеоне же она никогда не играла, даже и в глаза-то его не видела, он считался инструментом буржуазным, нехорошим то бишь. Когда Генрих аккордеон подарил, Вера к нему долго не прикасалась, но в конце концов не выдержала, соблазнилась, больно ей захотелось вспомнить былое. Она быстренько переучила клавиатуру и потом часто пела в одиночестве, это ей помогало в тяжёлые моменты.

Генриху же, сколько бы он ни просил, соглашалась играть очень редко, за всё время, может, раза три-четыре всего.

После Победы следовало, конечно, от немецкого аккордеона как можно скорее избавиться, хранить дома такую вещь стало крайне опасно. Дело в том, что инструмент не просто был вражеским, но ещё и с крамольным ярлыком — «Русская освободительная армия». Немцы его выпустили в честь армии власовцев. Если б кто узнал, никакой Тимофеевский Вере бы уже не помог, тогда бы она точно не отвертелась, загремела как следует…

Вера пару раз уже и топор над ним заносила, но так и не решилась уничтожить опасный инструмент, духу не хватило. Уж больно был красив, и звук замечательный, всё ж таки известная фирма делала — Hohner Verdi.

Потом хотела в огороде его схоронить, да пока раздумывала, заморозки ударили, куда уж было копать мёрзлую-то землю. Так что в конце концов запрятала она вражеский аккордеон в самый дальний угол необъятного сундука, закидала тряпками и на том успокоилась. Сейчас вот впервые достала, года два не притрагивалась…