Читать книгу "Амалия и Золотой век - Мастер Чэнь"

Моя рука роется в сумочке. Флакон, расческа, пудреница — неужели опять как тогда? Но не ехать же мне было с пистолетом в руке, не карабкаться с ним в окно?

Тонкая прямая фигура адмирала Идэ показывается в открытых воротах. Сейчас он окажется на асфальте, а дальше станет уже движущейся мишенью, и значит… Записная книжка, вечная ручка…

— Скотина! — шиплю я сквозь зубы вниз, где чернеет человек под деревом, — и изо всех сил швыряю туда пудреницу.

С сухим и далеко слышным стуком она распадается на асфальте на поблескивающие в свете далекого фонаря осколки.

Адмирал делает шаг, почти прыжок назад, я успеваю еще раз увидеть лицо женщины за его плечом. Ворота захлопываются.

Быстрое движение внизу, тень броском перемещается вправо, где нет фонарей и освещенных окон. Мягкий стук ног, он удаляется.

В нашем музыкальном классе тихо. Боящийся смерти амбуланс снова завывает где-то далеко.

— Вы ходите на концерты без револьвера, Верт? — интересуюсь я.

— Я, как и вы, шпион, — меланхолично сообщает мне он. — Шпион же не убийца, а всего лишь вор — если он, конечно, чего-то стоит. А потом, ничто так не ухудшает силуэт фрака, как револьвер.

Верт делает легкое движение бедрами, и я успеваю заметить в его руке нечто короткоствольное, с круглым барабаном — мгновенно исчезнувшее у него где-то сзади, под длинной черной фалдой.

— Пудреницы куда более скорострельны, как я вижу, — заметил он. — А эта моя штука гораздо лучше на совсем короткой дистанции.

— Боюсь, что ваш фрак испорчен. Пыль, гвозди…

— Ни в коем случае, я очень аккуратен. А вот ваша пудреница — мне ее так жаль.

— Но мы увлеклись беседой, Верт. Надо еще выбраться отсюда.

— А тогда мы уже точно лишимся чулок и носков. Ну, эту потерю мы переживем. Жаль, что нельзя поиграть на этом пианино — японцы спят… Хоть бы несколько аккордов. Пока вы не заснули. Вы ведь заснете еще в калесе, не правда ли?

— Айк, дорогой, вы мне нужны для важного дела. Оно называется — карнавал.

— Вы тут теперь устраиваете карнавалы? Я чуть было не сказал, что моя работа — это цирк, так что мы в этой жизни заняты почти одним и тем же.

— Для начала — вы знакомы с японским консулом?

— С Кимурой? Ну, немножко.

— Насколько я знаю, он постоянно убеждает столпов своего японского сообщества участвовать в февральском карнавале, чтобы поощрять чувство единения с филиппинцами. И как бы его самого поощрить в этом направлении? Чтобы он в этот раз действовал уж совсем настойчиво?

— Так, Амалия, давайте подробности. Причем с начала, а не с конца.

Подробности у меня много времени не заняли. Мой лучший друг сначала сделал свои и без того большие глаза уж совсем круглыми, но потом внезапно усмехнулся:

— Поздравляю. Вы это сделали. А знаете, Амалия, по части карнавалов я бы сказал, что вы — хорошая ученица одного, скажем так, близкого мне человека. Который мной командует. Эта идея в его духе.

— Вот-вот. Итак, первое — мне надо, чтобы никто из японских героев этой истории не покинул до карнавала страну, или чтобы я хотя бы знала о таких намерениях. Правда, они скорее всего будут сейчас сидеть тихо и делать вид, что все нормально. Будут пытаться бежать — их надо как-то задержать, мне или вам. А что касается того самого близкого вам человека, то мне нужно его участие в этом деле. И поэтому требуется вторая встреча с ним. Короткая.

— Что?

— Айк, вы же поняли, что. Мне нужно поговорить о карнавале с генералом Макартуром.

Айк замолчал, в глазах его, устремленных куда-то поверх моего плеча, появилось странное выражение.

— Чего же проще, дорогая Амалия, — сказал он. — Вам повезло.

И его туфли зазвенели по мраморным квадратам пола отеля.

Я повернулась и увидела, куда он смотрел: генерал возвышался у самой эстрады, вокруг была зона вежливой пустоты, но он пребывал в ней не один. Голова генерала была любезно склонена к какому-то филиппинцу, который явно, ну вот явно не мог остановить поток собственной восторженной речи. А под правую руку генерала — ну и зрелище, такого я никогда не видела! — стоял один из этих бело-золотых юношей и держал пепельницу так, чтобы генералу было удобно прикасаться к ней иногда кончиком своей сигары. Да-да, он просто стоял там, навытяжку с пепельницей, пожирая генерала глазами. А десятки людей вокруг смотрели на эту сцену с завистливым восхищением.

Айк приблизился к этой троице почти строевым шагом, чуть привстал и сказал что-то на ухо генералу.

Я следила за этим значительным, резким, великолепным лицом: Макартур чуть нахмурился, потом улыбнулся… боже ты мой, как ему хочется отделаться от этого, который так и не отходит, и я не о человеке-пепельнице! Вот генерал повернулся… болтливый филиппинец все еще никак не понимал, что от него требуется, но получил уже другой, очень энергичный кивок генерала: вы правы, я на вашей стороне — и еще получил точно отмеренную улыбку и рукопожатие. И чтобы все было наверняка, Айк полуобнял несчастного и повел его прочь, доверительно что-то шепча.

Генерал устремил взгляд на меня, я пошла по гулкому полу вперед, размышляя: а как этот замечательный человек поступит сейчас — он же знает, что разговоры со мной, наверное, не для местных гостиничных служащих? Даже вот таких, с пепельницей?

Волноваться мне было не о чем. Генерал что-то сказал юноше, потом медленно — так, чтобы успели увидеть все эти вечно наблюдающие за ним десятки пар восторженных глаз, — чуть улыбнулся и приложил палец к губам: разговор с дамой! Далее таким же замедленным жестом избавил филиппинца от его добровольной нагрузки, с благодарностью наклонил голову — да, да, он этого не забыл! — и точно рассчитал неторопливое движение, успев повернуться ко мне.

Я поняла, что хорошо спланировала свою акцию. Этот человек попросту гениален именно в том плане, который мне требуется, он сделает все как надо, только бы согласился.

— Мое расследование закончено, генерал, — начала я. — И остался финальный акт справедливости. В котором, конечно же, требуется ваше участие.

Я понимала, как это было ему неприятно — он бы лучше стоял или ходил взад-вперед, — но когда два таких вот бело-золотых несут два кресла, чтобы генерал мог предложить одно из них даме, то вариантов не остается.

И я, заняв свое место, осталась все в том же круге пустоты, под прицелом этих непроницаемых темных глаз над орлиным носом и выдвинутым вперед подбородком.

— Пожалуйста, подробности, госпожа де Соза, — сказал он.

Подробности он получил — коротко, и не надо думать, что я собиралась рассказывать этому человеку все, что успела узнать. В конце концов, не он посылал меня сюда.

И еще я так же экономно сообщила, какую роль написала для него в своем карнавале.