Читать книгу "Потерянный взвод - Сергей Дышев"

«Служебная характеристика на рядового ПРОХОРОВА Степана Васильевича 1963 года рождения…»

Степан читал, и слова шевелились как черви, прыгали, вздрагивали, будто агонизировали: «недисциплинирован…», «морально не устойчив…», «склонен к обсуждению приказов…», «на операциях действовал нерешительно, имелись факты малодушия и трусости…»

Прохоров вскочил, отбросил листок в сторону:

– Но это же ложь!

Майор горько усмехнулся и покачал головой:

– Ты меня прости, солдат Прохоров, но как трудно верить в то, чего не было. Что было у меня: я шел на помощь вам, догонял, но не успел. А что у тебя? Ты был во взводе, который погиб до единого человека. Ты, вне всякого сомнения, должен был разделить участь товарищей. Повадки душманов всем известны. Ты утерял оружие, и им завладел враг. Ты был в плену, и непонятно почему тебя освободили…

Майор выпил остатки водки, лицо его распарилось, капли пота обильно стекали по лбу, груди, даже руки лоснились от влаги. Кондиционер натужно сопел, поглощая жару.

Комбат молчал, смотрел, набычась, на свои кулаки, которые положил на стол. Глаза его, казалось, потеряли зрачки: в глазницах торчали одни порозовевшие белки. Он неуверенным движением перелил нетронутую водку из стакана Прохорова, выпил одним махом.

Степан встал, чтобы уйти, но комбат рявкнул:

– Сиди, успеешь отоспаться. Завтра мы с тобой пойдем к следователю. Будем все по деталям восстанавливать. И знай, я докажу что угодно, у меня есть на то факты. И свидетельские показания тоже…

Прохоров молчал, он еще раз порывался уйти, комбат с пьяной настойчивостью сажал его на место, а потом вдруг глянул искоса с веселой хитринкой:

– Хочешь, «Шарп» домой повезешь, вот этот? Да и вообще, Степа, на боевые потери не только людей списать можно, а все, что хочешь… Ты уж поверь мне, понял?

И он со значением мотнул головой в сторону разбросанных листков.

Прохоров не помнил, как вышел из комнаты, внутри все клокотало. Только на улице он пришел в себя. Минуту-другую он стоял, глубоко вдыхая свежий воздух, потом неторопливо побрел к себе в палатку.

– Эй, стой!

Прохоров оглянулся. Это опять были писарчуки: тот, что высокий, и другой – пониже.

– Погодь, разговор есть!

– Завтра поговорим. Я спать хочу.

– После дембеля выспишься.

– Якщо доедешь, – блатным дискантиком прибавил коротышка.

Прохорова резко толкнули в тень ангара, заломили за спину руки. Он невольно застонал от боли.

– Что ж вы руку крутите, ведь не зажила еще!

– Ну, ты, дезертир вонючий! Ребята погибли, а ты прятался, гадина… – оглядываясь, шептал длинный. От него разило перегаром.

Прохоров рванулся, высвободил руку, оттолкнул Куценю и тут же получил сильный удар ногой в ягодицу, упал плашмя, еле успев выставить вперед руки. Его стали молча, осатанело топтать, Прохоров пытался подняться, его сбивали вновь, руку скрутило от боли, и он лишь закрывал руками от ударов голову.

– Ладно, хватит с него, – задыхаясь, пробормотал высокий.

– Из-за него хлопцы загинули! Трус поганый, салабон!..

Куценя еще раз пнул его ногой.

– Пошли, кто-то идет сюда.

Они поспешно исчезли. Прохоров поднялся, опираясь о стенку ангара, провел рукой по лицу: губы, нос были в крови. У палатки его остановил Ковбаса:

– Степа, шо с тобой? Ты весь у крови!

– Да так… последний бой, – выдавил он и горько добавил: – Он трудный самый!

– Зараз, я воды…

Ковбаса прибежал с полным котелком, Степан вымыл лицо, с сожалением глянул на испачканную новую куртку, которую ему выдали в госпитале. Он сбросил ее и повалился на кровать. «Когда же все это кончится?» Ему вдруг захотелось заплакать долгими очищающими слезами. Но знал, что не получится: слишком уж истерзана, иссушена и обожжена была его душа. «Подлечили, – горько усмехнулся он, ощупывая синяки, – хорошо, ребра целы…»

Вдруг отлетел в сторону полог палатки, ввалились люди. «Опять по мою душу», – с тоской подумал он.

– Степа, что случилось? – над ним склонились Кирьязов и Мамедов. Еще трое стояли за их спинами.

– Да вот, назвали трусом и дезертиром, а потом потоптали немножко…

– У него вся куртка у крови, – где-то позади раздался голос Ковбасы.

– Степа, кто тебя? – осипшим голосом допытывался Кирьязов.

– Да оставьте вы меня в покое…

– Ну, нет! – взорвался Мамедов. – Нашу роту бьют!

– Сэчас вэсь полк пэрэвернем!..

Все одновременно загалдели. Палатка проснулась, койки враз заскрипели, кто-то уже прыгал со второго яруса.

– Что – тревога?

– Всэм – лэжать! – рявкнул Мамедов. – А-а-тбой!

В суете и темноте Прохоров еле углядел мешковатый силуэт Ковбасы. Тот что-то тихо говорил Кирьязову. Кирьязов издал невнятное восклицание, что-то еще спросил, потом наклонился к Прохорову:

– А это случаем не дружки-писарчуки были?

Прохоров помолчал, сказал нехотя:

– Ну, они… Только не делайте глупостей. И так мне хватает всякого.

– Это наш призыв, – мрачно произнес в воцарившейся тишине Мамедов.

– Салабоны, – процедил Кирьязов, – автомат не научились держать. – А по медальке получили. Говнюки…

Степан, кряхтя, приподнялся, сел.

– Не надо, ребята, я и сам за себя постою. Лучше вот руку перевяжите, а то ранка открылась.

Сказал – и понял, что сглупил.

– Это они тебе? Ладно, Степа, лежи, отдыхай. Мы как-нибудь сами разберемся.

Они шумной гурьбой высыпали наружу, остался лишь Ковбаса.

– Давай, Степа, перевяжу.

– А ты ушлый парень, врубаешься с ходу… Молодец.

Ковбаса засопел от удовольствия.

Под утро Прохоров заснул, а когда проснулся, обнаружил, что куртка его постирана и уже высушена. Появились Кирьязов и Мамедов, сели напротив.

– Ну, что? – спросил хмуро Степан.

– Дэмбельский суд сдэлали, – ответил Мамедов.

– И что присудили – морду в кровь и ни одного зуба?

– Ну-у, обижаешь, начальник, – хмыкнул весело Мамедов. – Личики чистые.

– Дали по двадцать пять ударов пряжкой по заднице, – пояснил Кирьязов. – И теперь жопа у каждого, как американский флаг…

Прохоров не успел ответить, пришел посыльный, сообщил, что вызывает следователь.

…Старший лейтенант молча кивнул, указал на стул.

Комбат тоже был вызван, сидел у окна, холил пилочкой ногти.