Читать книгу "Круги Данте - Хавьер Аррибас"

― Почему? ― спросил поэт сдавленным голосом. ― Какая необходимость была в этом?

― Потому что все шло не так хорошо, как хотелось, ― объяснил Баттифолле вспыльчиво, словно говорил с непонятливым союзником, а не с человеком, которому нанес моральный вред своими действиями. ― Появилось напряжение, но ситуация менялась очень медленно. Те, кто был в рядах короля, так там и оставались, а те, кто не признавал его покровительства, продолжали упорствовать в своем противодействии сеньории; несмотря на это, флорентийскому правительству ничто не мешало узурпировать власть. Так что нужно было идти дальше и возбудить веру в то, что изгнанные белые гвельфы и гибеллины обладают еще достаточной решимостью, чтобы действовать в городе в такой жестокой манере, убивая руками людей или демонов. Это показалось хорошим способом встряхивания человеческих душ и преследования поставленных целей. И со временем, ― закончил граф, полностью довольный собой, ― я думаю, цель оправдала средства.

― Так что вы продолжали совершать преступление от моего имени, ― горько прокомментировал Данте.

― Можно сказать и так, ― задумчиво подтвердил граф. ― Хотя использование вашего произведения в качестве вдохновителя не обязательно затронет вас лично.

― Возможно, вам следует убедить в этом тех, кто говорит о «дантовских преступлениях», ― бросил поэт.

― Вам не стоит так сильно волноваться по этому поводу, ― беззаботно заверил его Баттифолле. ― Те, кто так говорят, никогда не читали ваше творение. Завтра они забудут обо всем и станут говорить на другие темы.

Данте не переставая восторгаться оскорбительной уверенностью, с которой коварный наместник манипулировал чужими мнениями и мыслями.

― Так что вы решили приспособить к убийствам слова, которые были написаны вовсе не для этой цели, ― заявил поэт.

― После опыта с Доффо было принято решение затронуть противоположную сторону, ― продолжал граф. ― Было необходимо одинаково жестоко поступить с обеими враждующими сторонами. И я вас уверяю, когда вы говорили о невинных, вам стоило два раза подумать, прежде чем вешать этот ярлык на подобных типов. С Бальдазарре и Бертольдо мы действовали уже по новому плану. Конечно, нужно было хорошо изучить ваше произведение и придумать подходящие орудия для того, чтобы сделать соответствия более правдоподобными, ― добавил он со зловещей улыбкой. ― Сомнений не должно было быть, так что мы начали использовать листки, с написанными на них цитатами из вашей поэмы, которая и вдохновила убийц.

― Такого листка не было в первом деле… ― пробормотал Данте.

― Не могло существовать, ― подтвердил граф. ― Пришлось добавлять его задним числом.

― Поэтому запись осмотра и листок с текстом различаются, ― прокомментировал поэт, словно говорил с самим собой.

Поэтому, заключил про себя Данте, большинство флорентийцев, среди которых был хорошо информированный Кьяккерино, это преступление просто не заметили.

― Первый нотариус должен был уже покинуть Флоренцию, ― сказал Баттифолле, ― но немногие люди так проницательны, как вы, чтобы докопаться до таких деталей.

― Мне это мало что дало, ― произнес Данте, которого эта похвала скорее огорчила. ― Вы позаботились о том, чтобы было невозможно поговорить хоть с одним из двух нотариусов и…

Слова Данте были неожиданно прерваны. В дверь постучали, но открылась она только после того, как граф разрешил войти.

Глава 53

В комнате появился помощник наместника. Это был крепкий человек с очень суровым взглядом, одетый по-военному, но не по-солдатски.

― Все готово, ― сказал он серьезным тоном.

Граф вновь посмотрел на Данте и спросил тем же ненавистным довольным тоном:

― Вы бы хотели присутствовать при переводе этих убийц?

Поэт с испугом посмотрел на собеседника. Слишком быстро для казни и для очень короткого следствия. Он стал сомневаться: может быть, граф действительно старался устроить побег этих несчастных?

― Коммуна хочет, чтобы их казнь была публичной, ― сказал граф, словно отвечая на незаданный вопрос поэта. ― И я не собираюсь присваивать заслуги себе, так что мы их переводим в Стинке.

Данте отвел взгляд, демонстрируя отвращение и презрение.

― Я уверяю вас, что мало кто во Флоренции пропустит такое представление, ― продолжал граф. ― Меня заверили заранее, что путь к тюрьме будет короче, чем путь процессии цеховиков до Сан Джованни. ― Потом граф посмотрел на своего помощника, отпуская его одной-единственной фразой: ― Я тоже не смогу присутствовать при этом.

На лице помощника было написано неподдельное удивление, он даже сомневался, уходить или нет. Граф пресек все вопросы одним нетерпеливым жестом. Пока поэт смотрел на красные пятна, падающие от свечи на пол, граф подошел к нему и снова сотряс воздух своим громким и твердым голосом.

― Я признаю, что должен многое вам объяснить…

Он указал Данте на скамью, стоящую перед его массивным деревянным столом, приглашая сесть. Торопливость графа исчезла так же быстро, как его попытки скрыть свое участие в этих преступлениях. Казалось, он готов все рассказать, раскрыть подробности истории, которую так хорошо выстроил и которой так хорошо руководил, оставаясь в тени. Возможно, потому что теперь удовлетворение распирало его; возможно, потому что он считал, что поэт все же заслужил право понять интригу, которую он провернул за последние дни.

Данте чувствовал себя уставшим. Это была не острая боль в натруженных мышцах и не ломота в костях. Это была усталость, сотканная из страхов и печалей из-за разбитых иллюзий, тяжелая, словно каменная плита. Данте сел на скамью, не проронив ни слова. Баттифолле с некоторым усилием снял свои доспехи. Он бросил их на пол, словно избавлялся от необходимого, но неприятного груза. Послышался звон металла. Теперь он остался в камзоле из хорошей теплой ткани, отороченной кожей, приобрел вид придворного и словно стал ближе к Данте. Он сел в кресло за своим столом, как сидел во время их первой встречи. Та же самая расстановка, только с разницей во времени, словно все события, произошедшие за это долгое время, были выведены за скобки.

Поэт вглядывался в тени, словно пытался разглядеть Франческо, но его там не было. Со вчерашнего вечера он не встречал своего спутника. Небольшое отличие, которое свидетельствовало о том, что эта встреча не была продолжением первого дня. Данте словно проверял, чтобы все произошедшее за эти несколько дней не оказалось кошмарным сном, приснившимся ему во время графского монолога. Было и еще очень существенное отличие, намного более важное и замечательное: наконец-то темой разговора стала правда, а не смесь из обмана, обещаний и попыток убедить поэта. Тем не менее эта правда не успокаивала, но и не терзала Данте, как неуверенность в начале беседы. Баттифолле, уже сидя, сделал глубокий вдох, словно ныряльщик перед прыжком, и снова погрузился в ужасы своего повествования.