Читать книгу "Стоять насмерть! - Андрей Дышев"

Громыхнул взрыв, от которого я вздрогнул. По моему лицу прошла горячая волна, по броне защелкали осколки, яркая вспышка выкорчевала маленькое дерево на заставе, рядом со спортивным городком. Игнатенко даже не присел, снова крикнул солдатам, и те одновременно побросали ведра и лопаты и кинулись к казарме, а сам он спокойно пошел к выходу, будто ему все надоело, будто он разочаровался в службе, в подчиненных, смертельно устал, и теперь шел прочь, чтобы никогда не вернуться.

Я подал руку Шамарину, наводчику бээмпэ, который влезал ко мне на броню. Солдат, в отличие от меня, был в ботинках и даже пытался застегнуть куртку на ходу. Лицо его мне показалось черным, словно в глазницах зияли дыры, а во рту мерцала сигарета. Он был в солнцезащитных очках, и, наверное, один черт знал, что он видел в темноте.

– Ну-ка, Шамарин, вмочи им.

– Щас сделаем, – кивнул солдат, не вынимая изо рта «бычок».– А куда стрелять-то?

– По вершине холма. Чуть правее третьего отделения… Видишь?

– Щас замочим!

Он нырнул в люк. С тонким воем начала вращаться башня. Черный, тонкий, как жало, ствол описал дугу и замер, уставившись квадратной насадкой в пустоту.

Ожила макушка крайнего левого холма: там открыло огонь отделение Герасимова. Солдаты стреляли куда попало, они еще не видели цели и вели огонь наудачу.

Шамарин дал первую очередь. Броня вздрогнула под моими ногами, по ушам ударил тяжелый грохот. Мгновение спустя вдруг неожиданно дружным хором затрещала застава, в ночное небо устремился рой малиновых трассеров. Шамарин дал второй залп. Казалось, что от ствола отлетел красный шарик, но уже через мгновение замер, повиснув где-то между небом и землей, словно вишня, затем стремительно взмыл, как капля сока по руке, только снизу вверх, и исчез среди звезд.

– Ты мажешь, Шамарин! – крикнул я.

– Без паники, – отозвался он изнутри. – Щас исправим… Рация, возьми шлемофон!

Из-за грохота стрельбы я не услышал зуммер радиостанции. Нырнул вниз, прижал к щеке наушник.

– Ну что, Лебедь, что у тебя там? – услышал я спокойный голос комбата Рефилова.

– Все нормально, Первый, стреляем.

– Откуда огонь?

– С нашего берега. То ли безоткатка, то ли миномет. На заставе пожар.

– Ну что вы там с ними в пукалки играете? Не можете, что ли, заткнуть их в задницу на хер?! – ни с того ни с сего начал заводиться комбат. – У тебя четыре брони, Вацура! Дай залп со всех стволов, размажь их по горе к едрене фене! Никакой помощи не жди, раздолбай этих мудаков, и чтобы я эту стрельбу через полчаса не слышал. Ясно?

Я выпрыгнул на броню. За «колючкой», лязгая металлом, двигалось что-то большое и темное. Я уловил запах жженой солярки.

– Какого черта? – невольно вырвалось у меня. – Кто ему разрешил?

Механик-водитель вывел «ноль третью» машину из окопа. Она прогрохотала в тридцати метрах от нас и исчезла в темноте.

– Эй, чурка! – закричал Шамарин, высунувшись из люка, и повернул лицо ко мне. – Он что, шизданулся? Куда его понесло?

Трескотню автоматов разорвали тяжелые удары скорострельной пушки «ноль третьей». Бээмпэ гнала в сторону холма, откуда по заставе били из пулемета. Очередная мина шарахнула на берегу, на мгновение осветив утонувший в деревьях квадрат заставы, похожий на маленький парк. Донеслись крики, матерная ругань. Над нашими головами просвистели пули, и мы с Шамариным, словно он был моим отражением, одновременно пригнулись.

– Подай-ка шлемофон! – попросил я его, поднес микрофон к губам, надавил на тангенту и несколько раз запросил «ноль третьего». Мне никто не ответил.

Я спрыгнул с машины и побежал вдоль заставы. Откуда-то из темноты на меня вылетел Игнатенко.

– Ты что блок снимаешь?! – закричал он, для начала обложив меня матом. – Прислали академиков, мать вашу, творят, что хотят! Сюда же сейчас «духи» вломятся и всем яйца поотрезают!

Я оттолкнул Игнатенко от себя. Объяснять ему ситуацию не было времени. За моей спиной снова тяжело застучала пушка Шамарина, и красные капли налипли на небо. Он уже опасался задеть ушедшую вперед бээмпэшку и стрелял слишком высоко, скорее запугивая тех, кто вел по нам огонь из миномета и безоткатного орудия.

Несколько раз я споткнулся, упал, ударяя автоматом о землю, ощущая дрожь и вместе с тем силу во всем теле – это почти забытое с времен Афгана чувство близкой опасности и вседозволенности. Я уже видел машину, бесформенное черное пятно, этакого урчащего монстра, который цепко прилепился гусеницами к склону и медленно полз наверх, но еще не думал над тем, как смогу остановить водителя – этого храброго безумца или пьяного дурака. В очередной раз за моей спиной рванула мина, но я уже не оборачивался и не знал, куда она угодила. Краем глаза увидел тень, мелькнувшую слева от меня, но не успел повернуть голову. Мне показалось, что взорвался сам воздух, которым я дышал и который обжигал мне легкие. Оглушительный взрыв заставил меня рухнуть на землю, лицом вниз. Тень упала рядом со мной.

– Вот бли-ин! Вот едрена вошь! – услышал я голос Герасимова, поднял голову и увидел его голую спину и плечи, в которых отражалось пламя. – Подожгли-таки!

Боевая машина пехоты полыхала, как свечи на юбилейном торте. Обе крышки люков на башне были сорваны и теперь свисали с брони, как лепестки цветка, на котором гадали. Огонь вырывался из проемов подобно газовой горелке. Машина продолжала двигаться, но теперь уже не вверх, а вниз, беззвучно скатываясь со склона.

Я вскочил, схватил за скользкую холодную руку Герасимова, отяжелевшего от увиденного зрелища, и оттащил в сторону – машина-факел набирала скорость, и мы едва не попали под ее гусеницы. Лицо залило нестерпимым жаром. Я опустил голову, глядя на машину исподлобья, кинул Герасимову свой автомат, он поймал его на лету, не понимая, для чего я это сделал.

– Ложись! – громко зашипел Герасимов, словно опасаясь, что его могут услышать враги. – Стреляют!

Я не понял, как он услышал в таком грохоте свист пуль, но пригнулся. Что это давало, этот жалкий поклон земле, немного укорачивающий фигуру? Освещенный горящей машиной, я оставался прекрасной мишенью, и если бы я перестал двигаться, меня бы изрешетили в считанные секунды.

Машина лязгала в метре от меня. Это была самоходная доменная печь, и мне казалось, что волосы на моей голове уже давно обуглились, скрутились в спиральки, и я стал похож на негра. Я подождал мгновение, пока узкий лодочный передок не поравнялся со мной, и, схватившись за крюк, прыгнул грудью на броню, зацепился пальцами за рифленку, подтянулся, оперся ногами о металл и дотянулся до люка водителя. Пули горохом сыпались на броню, но машина двигалась, я двигался, меня обволакивало дымом, превращая в мишень повышенной сложности. Я опустил голову в черный проем, как в бездонный колодец, едва не заорал от жгучей боли в глазах, вдохнул едкого дыма, желудок судорожно сжался, но я подавил в себе тошноту, схватил за что-то мягкое, податливое, рванул на себя безжизненное тело, перекинул руку ниже, нащупал брючный ремень, схватился за него. Машина начала давать крен, правая гусеница скатывалась в глубокую промоину. Рядом кто-то истошно кричал. Я не разбирал слов, мне некогда было поднять голову и посмотреть вокруг, но, когда машина накренилась еще сильнее и я стал сползать с брони, неожиданно близко от себя увидел перекошенное лицо Герасимова.