Читать книгу "Древо Жизни - Гай Гэвриэл Кей"

— Но ваш канцлер уже знает о том, что случилось, господин мой! Так разве остальные участники Совета об этом знать не должны? Простите мне мою дерзость, но ведь речь идет о женщине, которую я люблю!

Айлиль некоторое время молча смотрел на него, потом едва заметно кивнул в знак согласия.

— Хорошо сказано, — молвил он. — На самом деле ты единственный человек здесь, который имеет полное право знать все. Я поступлю так, как ты просишь.

— Ваше величество… — начал было Горлас встревоженно.

Однако Айлиль поднял руку, призывая его к молчанию.

И в наступившей тишине они услышали отдаленный раскат грома.

— Разве вы не слышите? — Голос короля зазвенел. — Слушайте же! Морнир уже близок, он идет к нам, и, если жертва выдержит испытание, сегодня он будет здесь. Ибо сегодня наступит третья ночь! Как же можем мы что-то предпринимать, не зная, чем эта ночь закончится?

Через секунду все были уже на ногах.

— Кто-то принес себя в жертву на Древе Жизни, — пояснил бесцветным голосом Лорин.

Король молча кивнул.

— Мой брат? — спросил Дьярмуд, и лицо его стало пепельно-бледным.

— Нет, — сказал Айлиль и повернулся к Кевину. И сразу все стало ясно.

— Господи! — воскликнул Кевин. — Это же Пол! — И он в отчаянии закрыл руками лицо.

Кимберли проснулась, уже все зная.

«Тот, кто убивает без любви, безусловно, должен был бы умереть сам. — Так Сейтр, король гномов, сказал некогда Колану Возлюбленному. И, понизив голос, чтобы его мог слышать только сын Конари, прибавил: — Тот же, кто умирает с любовью в сердце, может отдать свою душу в подарок человеку, отмеченному тайным знаком, который начертан на рукояти этого кинжала».

«Дорогой подарок», — прошептал Колан.

«Дороже, чем ты думаешь. Отдав душу, лишаешься ее навсегда. Она потеряна для Времени. И для нее не будет выхода из чертогов Ночи, и она никогда не сможет попасть в светлые покои великого Ткача».

И тогда сын Конари поклонился ему до самой земли и сказал: «Благодарю тебя, Сейтр. За этот обоюдоострый кинжал и этот обоюдоострый дар. И пусть Морнир дарует нам способность разглядеть тот миг, когда можно воспользоваться им правильно».

В то первое утро Кимберли, не успев еще посмотреть в зеркало, поняла, что волосы у нее совершенно седые, и тихонько заплакала, лежа в постели. Но плакала она недолго. Слишком многое нужно было успеть сделать. И хотя браслет с волшебным веллином по-прежнему был у нее на руке, лихорадка наступающего дня уже охватила ее. Нельзя допустить, чтобы события этого утра вывели ее из строя! Иначе она будет просто недостойна великого дара Исанны.

И она встала с постели, новая ясновидящая Бреннина, новая толковательница сновидений, чтобы ступить на тот трудный путь, который Исанна открыла перед ней своей смертью.

Больше, чем смертью.

Некоторые поступки — независимо от того, во имя добра или зла они совершаются, — находятся так далеко за пределами нормального человеческого поведения, что заставляют нас, когда мы о них узнаем, перестраивать все свое восприятие действительности, чтобы подыскать им в этом восприятии соответствующее место.

Именно так поступила и Исанна. Актом великой любви — и любви не только к ней, Ким! — великой настолько, что разум не вмещал ее сразу, Исанна лишила свою душу всех тех зацепок, что удерживают память человека во Времени и Пространстве. И ушла — совсем, навсегда. И не только из жизни, нет, куда дальше. Теперь Ким это понимала — Исанна ушла и от смерти, и от всего того, что выткал великий Ткач для своих Детей.

И благодаря этому сумела передать Ким все, что имела, все, что могла передать. И теперь Ким не смела даже сказать, что она не из Фьонавара, ибо в душе ее билось глубинное — на уровне интуиции — понимание этого мира, более глубокое даже, чем понимание того Мира, откуда она сюда явилась. И теперь, глядя на цветок баннион, она отлично понимала его суть, как понимала теперь и суть веллина, и даже кое-что важное знала о той роли, которую играет в ее судьбе камень бальрат, воплотивший в себе силы дикой магии; и когда-нибудь она непременно поймет, узнает, кто должен был носить Венец Лизен и пройти по самой темной из всех возможных троп на свете, как называл эту тропу Радерт. Радерт, которого Исанна потеряла вновь и теперь уже навсегда, чтобы дать ей, Ким, это бесценное, это тяжкое знание.

Нет, это просто чудовищно! Чудовищно несправедливо! Какое право, господи, какое право имела Исанна принести такую страшную жертву и взвалить на ее, Ким, плечи этот немыслимый дар, это невыносимое бремя? Как она смела решать за нее? Без нее?

Ответить, однако, оказалось довольно просто. Стоило лишь чуть-чуть поразмыслить. Нет, Исанна такого права не имела, и Ким совершенно свободно могла бы сейчас уйти, бросить все, отказаться ото всех этих жертв и даров. Да, можно вновь совершить Переход, как они и собирались, и оказаться дома, и выкрасить волосы или же, если захочется, оставить их седыми, в стиле «новой волны». Пока что ничего еще не переменилось…

Вот только, если быть честной, переменилось абсолютно все. «Как отделить рисунок танца от его исполнителя?» — примерно такой вопрос вычитала она где-то. А как отделить того, кто видит сны, от самих этих снов? Она чувствовала, что не находит ответа. Она совсем запуталась… Хотя ответ был невероятно прост.

Сделать это невозможно.

Через несколько минут она слегка нажала ладонью на потайную плиту под столом — теперь она знала, как это делается, — и перед ней открылась лестница, ведущая вниз.

Она стала спускаться по стертым каменным ступеням, и ей указывал путь свет Венца Лизен. И тот кинжал должен был тоже непременно оказаться там — это она знала твердо, как знала и то, что серебристо-голубое лезвие будет покрыто алой кровью, но тела Исанны ясновидящей она там не найдет. Ибо Исанна умерла с любовью в сердце, убив себя этим клинком, и теперь находится за пределами Времени и Пространства, там, куда за ней никто последовать не может. Она просто исчезла. Навсегда. Окончательно и абсолютно. И все кончено.

И оставила здесь, в самом первом из миров, Ким, возложив на ее плечи тяжкое бремя заботы об этом мире.

Ким вытерла лезвие и вложила Локдал в ножны; и при этом раздался снова звук потревоженной струны арфы. Она убрала кинжал в шкаф и снова поднялась по лесенке наверх — навстречу тому миру, которому так необходима была сейчас, навстречу всем тем мирам, которые отныне были связаны с нею, новой ясновидящей Бреннина.

— Господи! — воскликнул Кевин. — Это же Пол!

Напряженная, гнетущая тишина была ему ответом. К такому никто из них не был и не мог быть готов. «Но я-то должен был догадаться! — Эта мысль, точно пойманная птица, билась у Кевина в мозгу. — Я должен был понять — еще когда он впервые рассказывал мне о Древе Жизни!» Горечь и бессильный гнев переполняли его душу…