Читать книгу "Дева войны. Кровь и пепел - Наталья Павлищева"

До завтра случился еще один штурм, при котором мне пришлось действовать ножом. И вот тут я поняла, что настоящего боя и войны не видела. Пока было просто развлечение, даже с обваренными татарами.

В левой руке серп, в правой нож – ну и боярышня! Но никто не удивлялся, здесь все так, кто с косой, кто с серпом… Не у всех есть настоящее оружие.

Когда очередная рожа показалась наверху стены, это оказалось для меня полной неожиданностью. Рука дернулась за ковшом с кипятком, но в руке-то нож. Времени не осталось, даже чтобы испугаться, я просто полоснула ордынца по горлу снизу вверх, вскрыв ему все в месте кадыка. Из горла фонтаном хлынула кровь, а я чуть лениво, словно нехотя, оттолкнула его вместе с лестницей, высвобождая нож. А потом еще и смотрела, как с ножа капает кровь убитого мной ордынца.

И снова мне было плохо. Я впервые зарезала человека! Наверное, если расстреливать далекие мишени из автомата или вообще нажимать на гашетку пулемета, ощущение другое, люди гибнут где-то там, от твоей ли пули или чужой, неизвестно. Даже если точно знаешь, что от твоей, все равно не видишь перед собой этих глаз, когда он захлебывается кровью после твоего удара ножом.

У меня началась настоящая истерика:

– Я… не могу… убивать людей! Не могу…

– Они нелюди, Настасья! – убеждал меня Ефрем.

Я мотала головой:

– Все равно, не могу…

Дед уговаривал меня некоторое время, потом презрительно плюнул:

– Ну и хрен с тобой, сиди! Или вообще иди домой, чтоб под ногами не болтаться со своей истерикой!

Ругань Ефрема моментально остановила мою истерику, я вдруг встала и шагнула к заборолу, готовая также вскрыть горло всякому, кто появится с той стороны.

Следующих штурмующих я встретила такими воплями, что диву дался даже привыкший ко всему Ефрем:

– Что, ублюдки Батыевы, не нравится?! Отродье Чингисханово!

Одного из взобравшихся на стену татар попросту сшибла с нее обратно приемом карате. Едва ли кто-то в Рязани был знаком с такой техникой ведения боя, это мое ноу-хау – применение одновременно матюгов с именем их ханов и приемов карате. Действенный метод, между прочим, жаль, что ограничен в возможности применения. Упоминание Потрясателя Вселенной на мгновение приводило нападавших в ступор, этого вполне хватало, чтобы врезать ногой пониже живота, а потом в зубы. После четвертого ордынца у меня уже здорово болела ступня, все же обувь не боевая.

Прием со здоровенными бревнами, валившимися на головы уже поднявшихся по лестницам ордынцев, тоже оказался эффективным. В первый раз свалив сразу две лестницы с несколькими татарами на каждой, мы орали от восторга. Но нападавшие быстро раскусили наш фокус и не стали приставлять лестницы туда, где наверху лежали бревна. Это тоже было на руку, значительно сузив им маневр.

А мы придумали другое – бревно теперь лежало на подставке вплотную к заборолу, как только татары начинали лезть, мы быстро поднимали его и толкали вниз. Ни увернуться, ни спуститься возможности у штурмовавших уже не было.

Но как бы ни старались, главным был не штурм стены с лестницами, а удары камней из метательных машин, от которых все сильнее тряслась расшатанная местами стена, сыпались уже части разбитых бревен, дрожали крепкие дубовые ворота. А еще они принялись закидывать стену и город горючими смесями, запылали первые пожары, на тушение которых приходилось уходить сильным мужчинам, потому что если займется весь город, то защищать будет нечего.

Дважды меня спасал человек в черном колпаке, кажется, его звали Кириллом, и он священник. Перевязывая ему руку, я не удержалась, чтобы не поинтересоваться, куда делся епископ, почему его не видно в осажденной Рязани? Кирилл поморщился:

– А черт его знает!

Вот это да! Я, московская барышня, матюгаюсь как сапожник (никогда не видела матерящихся сапожников, но почему-то все так говорят), вспарываю ордынцам горла ножом, а священник чертыхается на собственного епископа. Не иначе на днях или раньше конец света.

Я содрогнулась собственной шутке, она получилась столь мрачной, что по коже пошел мороз.

Четвертый день Рязань выстояла, но стена держалась уже еле-еле, а пороки продолжали метать камни. Было понятно, что для нас этот самый конец света действительно наступит раньше, чем на днях. Если завтра с утра не подойдет помощь от того же Владимира или Коломны, то Рязани конец!

Большущий камень, грохнув с навесом на наш участок стены, пробил настил, и теперь в нем зияла огромная дыра, провалиться в которую ничего не стоило, а внизу шел ход между участками. Эту дыру нужно было старательно обходить, чтобы не рухнуть вниз. Меня ужаснуло, что туда попросту сбросили несколько человек, погибших при очередном штурме. Но все верно, хоронить уже некогда да и некому, все заняты татарами, которые вырастали словно грибы после дождя, а нас все меньше и меньше…

Вечер четвертого дня был печальным, все прекрасно понимали, что дни города сочтены, нет, даже не дни, а часы, и помощи ждать неоткуда.

Мы сидели, как всегда, у небольшого костра, греясь и размышляя. Уже не хотелось слушать мои сказки, не хотелось шутить, силы оставались только на то, чтобы дожить до завтра и погибнуть, убив еще нескольких ордынцев. Наверное, самыми страшными были не раны, не боль, не пронизывающий холод, а вот эта безысходность, понимание того, что как бы мы ни старались, ничего изменить нельзя.

Небо вызвездило, как обычно бывает в морозные ночи. Крупные, словно начищенные, звезды равнодушно взирали сверху вниз на крошечные точки – людей, копошащихся на стене и под ней. И этим звездам было совершенно все равно, кто завтра победит, а кто погибнет. Точно такое же небо было тысячу лет назад и будет восемьсот лет позже. Может, немного изменятся очертания созвездий, но звездам будут все так же безразличны судьбы людей…

Стало страшно, по-настоящему страшно. Неужели эта ночь последняя?! И это небо завтра никто из нас уже не увидит?! Так, прекрати истерить, возьми себя в руки. Еще никогда истерика не помогала отбить татар от стен города.

Господи, о чем я?! Совсем с ума сошла?

Я хотела домой, просто домой в Москву, в свой офис на Ленинском, в свою квартиру… Я устала от ужаса, крови, смертей вокруг… Я сделала все, что могла… предупреждала всех, но никто не слушал… билась с татарами на стенах…

Но завтра стена рухнет, и татары ворвутся в город. Тогда гибель, а умирать совсем не хотелось ни пятнадцатилетней боярышне, ни тридцатилетней женщине из далекого будущего…

Как можно вернуться?! Только вернувшись в Козельск, что мне теперь недоступно.

Вдруг стало смешно. Вот прямо сейчас открою Южные ворота и пойду через ордынские ряды, мимо пороков, мимо всей ханской охраны, а они будут вежливо расступаться, мол, вы, Анастасия Федоровна, обратно к себе домой? Пожалуйста, пожалуйста, а не проводить ли вас?

Стена вздрогнула от очередного удара. Ага, эти проводят! Даже насиловать не станут, им моя девичья прелесть сейчас ни к чему, у них одна задача – взять Рязань! И пока не справятся, ни о чем другом думать явно не способны. Во всем есть свои плюсы, это хорошо, что татарам сейчас не до меня.