Читать книгу "В штабах и на полях Дальнего Востока. Воспоминания офицера Генерального штаба и командира полка о Русско-японской войне - Михаил Владимирович Грулев"

на койку и сейчас же заснул: крайняя физическая усталость взяла свое и быстро поборола нервную напряженность.

Вечером того же дня я направился в полк и опять целую ночь испытывал разнородные казни египетские, пока добрался до полка.

Тут я узнал, что последовало важное распоряжение: наши арьергарды переименовываются в авангарды, и я назначаюсь начальником особого авангарда, который будет расположен в дер. Линшинпу, куда мне предписывается перейти на следующий же день. Таким образом первые полки нашей дивизии уходили в тыл, за р. Хуньхэ, на полный отдых, в пределах возможного на театре войны; а Псковский полк выдвинется опять на передовую позицию…

Конечно, для нас, офицеров, не может быть более высокого нравственного удовлетворения, чем это отменное доверие начальства: при отступлении пожалуйте в арьергард, при наступлении – в авангард. Но со стороны нижних чинов, по словам офицеров, слышны были иногда рассуждения такого рода:

– Что же это мы за отпетые такие. Поди, вон, ингерманландцы, говорят, сегодня в баньке были, а мы вот на ванпостах маемся, да все за апонцем поглядывай. Нешто нет тебе никакой очереди…

Действительно, со времени высадки из вагонов по сей день полк находился беспрерывно на передовых позициях, постоянно лицом к лицу с противником, каждую ночь в ожидании возможности тревоги. Мы еще не были в таком положении как, например, сейчас 9‑й и 10‑й полки нашей дивизии, которые могут сходить в баньку, спать ночью раздевшись хоть наполовину, зная, что впереди их есть другая наша часть войск. А когда мы находились в Бенсиху, оторванные от нашей армии дикими горами на протяжении 80 верст, в ожидании каждый день «нападения превосходных сил Куроки, не менее двух дивизий», то, как говорят, командующий армией часто выражал тревожные опасения за участь моего отряда.

Теперь опять дали почетную роль, которую нижние чины, правда, не сразу признали. Когда пришлось в товарищеской беседе говорить с покойным командиром 9‑го полка на эту тему, то он мне серьезным образом ответил:

– На то вы Генеральный штаб…

– Позвольте, – за что же в мирное время вы считаете нас лишь теоретиками, мало пригодными для практики?..

Когда я высказал начальнику дивизии пожелание, что хорошо бы вторую бригаду хоть на пару дней сменить первой и дать возможность также и 11‑му и 12‑му полкам помыться в Мукденской бане, то начальник дивизии мне ответил прямо: «Кого же послать… Нет, нельзя…»

Я в душе был вполне согласен с этим мнением начальника дивизии, и сам на его месте поступил бы точно так же. Позднейшие события вполне подтвердили это…

Глава VIII

Месяц отдыха (26 августа—22 сентября)

Снова на передовой позиции. Линшинпу и знаменитая кумирня. Появление дамы перед аванпостами. В поисках за позицией. «Мой домик». Полковой праздник. Подарки от ген.-адъют. Куропаткина. Характеристика китайских селений. Китайцы, их обычаи и церемонии. Китайское гостеприимство. Характеристика японских войск – солдата и офицера. Подготовка к наступлению. Рядовой Тырин и Суд Божий

Линшинпу 27 августа. Отступление кончилось. Вся армия отступила за р. Хуньхэ, оставив на левом берегу этой реки арьергарды на главных путях между Мукденом и Ляояном. Путей этих немного – всего два: так называемая Мандаринская дорога, отличающаяся легендарной, прямо стихийной грязью, благодаря которой распутица свирепствует на этой дороге в том или ином виде круглый год; второй путь – железнодорожный, пока отдыхающий от своей обычной работы.

Моему арьергарду пришлось остановиться в версте к северу от ст. Шахэ, покинутой и разоренной. Больно видеть наши щеголеватые станционные постройки, – настолько новенькие, что некоторые из них вот-вот окончены лишь постройкой, – стоящими в таком унылом, полуразрушенном виде: телеграфная проволока, местами порванная, висит в необычном виде, путается под ногами; постройки жилые и нежилые зияют оконными и дверными отверстиями, без рам и дверей; местами начата даже разборка крыш, с которых пытались унести черепицу. Все это большей частью дело рук китайцев из соседних деревень, которые воспользовались уходом русских и, пока еще не появились японцы, поживились чем могли: раньше всего китайцам понадобились оконные рамы, потому что стекло в Китае – большая редкость, несмотря на то, что оно получает все более и более широкое распространение, вытесняя из окон и дверей промасленную бумагу; затем позарились на черепицу, кирпич и проч. Зато во многих местах, – нам приходилось видеть, – валяются нетронутыми ящики с телеграфными изоляторами, круги новой телеграфной проволоки и т.п.

Главные силы нашего арьергарда остановились на высоте железнодорожной станции Суятунь. Соприкосновение с японцами уже несколько дней стало, так сказать, очень нежным, мало чувствительным: противник, по-видимому, дошел до намеченной линии и остановился. Это заставило нас перейти в наступление. Арьергарды обратились в авангарды. Главные силы авангарда продвинулись вперед около 6 верст, восстановили более тесную, чувствительную связь с противником, которая выразилась в потере с нашей стороны двух раненых и добыче пленного японского гусара, после чего моему авангарду приказано было остановиться около деревни Линшинпу, в одной версте к северу от ст. Шахэ, вблизи железнодорожного моста.

Расположились биваком, скрытым в гаоляне. Люди устроили себе из гаоляна прекрасные шалаши, которые служат внешней оболочкой для солдатской походной палатки; так что, несмотря на холодные ночи, наступившие в начале сентября, люди в этих шалашах-палатках не испытывали особого холода.

В первый же день, выехав на линию сторожевых постов, я увидел издали совсем необычайный при нашей обстановке «предмет»: какая-то дама, – настоящая, по-европейски одетая дама, – одиноко шла пешком на полуразрушенный железнодорожный мост около ст. Шахэ, по направлению к передовым постам японцев. Надо заметить, что пробраться по мосту без настилки и перил, по скрученным от действия пироксилина рельсам, с висящими сверху и снизу частями разрушенных ферм, было подвигом помимо всего прочего. Притом еще одинокое путешествие по местности, кишащей хунхузами, унесшими у нас из-под глаз не одну уже жертву, казалось очень загадочным. Заинтересовавшись этим явлением, я послал офицера узнать, кто это смелая дама и куда она направляется. Оказалось, что это Александра Николаевна Онтаева, уполномоченная воронежского земства, отправляется на ст. Янтай, где, как ей сказали, осталось несколько человек наших раненых; а так как из всех врачебных заведений лазарет воронежского земства последним покинул ст. Янтай, то эти раненые, по словам А.Н. Онтаевой, являются упреком именно ее совести. И вот она отправляется убедиться в этом…

Разве это не истинно геройский подвиг! Конечно, японцы – не людоеды, и А.Н. Онтаевой опасаться их нечего было. Но хунхузы, повторяю, свирепствовали именно в этой полосе: в последние дни они подстрелили артиллериста из гаоляна, изувечили одного унтер-офицера; попал в их руки и бесследно пропал