Читать книгу "Тертон - Александр Цзи"

прищурился в своей фирменной манере.

— Вот ты где, Стасян, — довольно проговорил он. — Ох, и сбился я с ног тебя искать!

Стас не ответил.

Никита подошел на расстояние двух метров, уперся ладонями в колени, шумно переводя дух. Найда с тихим рычанием обошла Стаса, обдав запахом мокрой шерсти, зашла за валуны и принялась там что-то обнюхивать. Никита опустился на одно колено и сложил на другом колене обе ладони.

— Я тебя по сигналу мобильника срисовал, — объявил он то, что Стас и без того знал. — Не знаю, как это называется по-научному, но мы тебя запеленговали, Стасян, дружище. Мой знакомый — из силовых структур. У меня и там связи, видишь ли. Я упросил их не вмешиваться, сказал, что сам тебя найду. С Найдой, ха-ха!

Стас разомкнул уста: все равно Никита не дух, а нечто другое. Гончий. Разговаривать с ним запрета не было.

— Я звонил из другого места.

— Да, — согласился Никита, с самодовольной ухмылкой озирая окрестности, — местечко тут недалеко. Но от Никиты Сапожникова так просто не уйдешь! Тут тропинок не слишком-то и много.

— Никита, — сказал Стас, чувствуя ужас от Никиты, но не желающего поддерживать этот фарс, разговор двух друзей детства. — Ты врешь, Никита. Да и не Никита ты вовсе…

— Ох, да слышали мы эту песню, Стасяныч! Ты с ума сошел, вот и все. Из-за переживаний. Бабушка и матушка одна за другой преставились как-никак. Потом ты из больнички сбежал, квартиру поджег и в горы сбежал. Только я с тобой по старой памяти по-человечески разговариваю. Санитары и менты цацкаться не будут…

— Ты на чем приехал? — прервал его Стас.

— На своем джипе, — сразу ответил Никита.

— Где он?

— У подножия этой возвышенности.

— А другую машины ты видел? У подножия? Фургон?

Никита развел руками, по-прежнему стоя на одном колене.

— Там только твоя тачка стоит. «Тойота».

Как? Стас чуть было не вскочил, чтобы посмотреть. Ох, и ладно брешет Никита! По его версии Стас свихнулся, натворил дел и свалил на своей машине сюда, в горы. И не было Майи, Дары, старушки-тауханки и всех Изгоев…

«Я хочу знать правду! — мысленно вскричал Стас. — Мне надоело это вранье! Если я сошел с ума, самому мне этого не понять… не разгадать, что мерещится, а что существует на самом деле… Я хочу увидеть Серый мир!»

Захлестнул страх перед Серым миром — тот самый страх, что мешал ему отдергивать Завесу. Но Стас привычно трансформировал страх в Ветер жизни. Любая эмоция — всего лишь энергия в нашем теле. А энергия не бывает злой или хорошей, она просто течет. Это мы, люди, навешиваем на нее ярлыки и называем гневом, страхом, любовью или счастьем.

Завеса пала. И Стас увидел настоящего Никиту — существо, притворяющееся другом. Оно не было ни вязаным монстром, ни големом из мусора. На нем были яркие доспехи, сложенные из чешуек с человеческими глазами, совсем как во сне. Лицо высохшее, обтянутое пергаментной кожей, как у мумии, с черными дырами глазных орбит, оскаленными зубами, трещиной вместо носа. В глубине орбит горели желтые огни. Это черепоподобное лицо накрывала тончайшая серебряная сетка — наподобие вуали. Из-за во́рота торчали шевелящиеся нити «мицелия», прежде виденного Стасом в Серебряной Пойме. Одна рука «Никиты», лежащая на колене, была механической, из того же серебристого металла.

Найда вышла из-за валунов — монстр, даже отдаленно не похожий на собаку. Мохнатый как медведь, морда узкая, клыкастая, чешуйчатая, похожая на крокодилью. Глаза с вертикальными зрачками желтые и лютые. Вокруг морды топорщились щупальца, тонкие и розовато-склизские.

«Когда я вижу их истинный облик, они об этом тоже знают!»

«Никита» медленно поднялся с колена, не спуская со Стаса желтого немигающего взора, ощерился жутко. «Найда» заклокотала.

— Глазастый! — прошипел «Никита». — Научился-таки видеть нас, да? Ну и как тебе Гончий Серых со своим зверем?

— Научился, — сказал Стас.

— Зачем тебе этот вечный кошмар? — Голос «Никиты» изменился, стал змеиным, шипящим, наполненным лютой ненавистью. — Жил бы в блаженном неведении. Миллиарды людей ведь так живут! В чистеньких квартирках живут и не хотят думать, что под ними канализация с мертвецами, кладбища, катакомбы и древние погребения! Что воздух и воды сами травите и медленно все умираете! Не хотите думать, от безобразного отворачиваетесь, чистоплюи! Давно ли из грязных пещер выбрались? Почему же ты не такой?

— Я такой же, — сказал Стас. — Но — не повезло. Вот, стал тертоном. Или наоборот — повезло. Теперь хочу видеть мир таким, каков он есть на самом деле.

Странное дело: сейчас, когда «Никита» показал свой истинный облик — пусть и не по своему желанию, — разговаривать с ним стало куда проще, чем в прежние времена. Раньше Никита всегда ухитрялся как-то очень тонко подавлять Стаса, демонстрируя альфасамцовость и насмехаясь, заставлять чувствовать вину — из-за того, что Стас с матерью и бабушкой не живет, что не женится и деток не плодит, что многочисленных связей не имеет. Сейчас чудовищный «Никита» не щурился, нечем было, не насмешничал и ни на что не намекал.

Сейчас злое было злым, а доброе добрым, а не перемешанным, как в людском мире, отчего и все страдания у людей.

Речь Стаса произвела на слушателя впечатление. «Никита» клацнул зубами и отшатнулся. Зато «Найда» приблизилась с оскаленными крокодильими зубами. Стас испытал ужасное желание вскочить и дать деру — но не смог бы этого проделать при всем желании и всех новых навыках: до того онемели ноги.

«Никита» задрал мумифицированную морду, глядя куда-то за Стаса. Там была стена, косо выпирающая из скалы, — обломок старых руин. Стас что-то ощутил, обернулся и успел разглядеть, как на наклонной стене проступает черный силуэт — икона Серых. «Никита» склонился, зашептал на неведомом языке — он будто читал молитвы. «Найда» отступила.

Завершив молитву, «Никита» сказал:

— У тебя есть шанс… Забыть все! Просто скажи, что хочешь забыть — и забудешь. Вернешься в старую спокойную и понятную жизнь… Все это будет страшным сном.

— А друг детства Никитос снова станет собой?

— Да.

— А моя мама и бабушка воскреснут? Их ведь доконали!

«Никита» оскалился и промолчал.

Стас вздохнул:

— Если в тебе есть память настоящего Никиты, то ты должен помнить, что дружба детства часто исчезает. Уходит туда же, куда уходят все дети и детские мечты.