Читать книгу "Ничего, кроме личного - Лана Барсукова"

искренние соболезнования…

– Не надо, – ее голос дрогнул. – Вернемся к делу.

– К сожалению, для оправдательного приговора мы должны потревожить память вашего брата.

Женщина молчала.

– Ольга Петровна, поверьте, я понимаю, сколь чудовищна моя просьба, но это единственный способ уйти от обвинения в мошеннической приватизации.

– Вы пока ничего не попросили.

– Обещайте мне совладать со своими эмоциями и прислушаться к голосу разума.

– Хватит. Я не дура, которой нужны ваши слащавые речи. Говорите, что вы хотите от меня.

– Ольга Петровна, мне нужно, чтобы вы в суде подтвердили, что ваш брат был геем.

Повисла пауза, до краев наполненная невысказанным возмущением сестры.

– А вы не охренели, господин адвокат? – ледяным голосом спросила она.

– Нет, не охренел, – его голос стал жестче. – Вам придется пожертвовать одним из любимых мужчин. Мертвым братом или живым мужем.

Она молчала.

– Я вам больше скажу. В суде вам нужно не просто назвать брата геем, но и подтвердить его влюбленность в Петухова. Дескать, вы подмечали женским взглядом…

– Хватит! Мой брат мертв. А вы хотите, чтобы я танцевала на его костях? Любовь к Петухову? Вы чудовище!

Короткие гудки означали, что она не выдержала. Адольф Абрамович обещал больше не звонить, если она бросит трубку. Он сдержал слово. Сидел и ждал.

И дождался. Через пару минут Ольга Петровна перезвонила.

– Простите, я не справилась с эмоциями. Продолжайте.

– Не извиняйтесь. Я прекрасно понимаю вас и еще раз приношу извинения.

– Они мне не нужны. Прекратите этот балаган. Говорите по делу.

– Ну что ж, давайте по делу. Память вашего брата в суде все равно будет осквернена. Он будет фигурировать как участник мошеннической схемы. Поверьте, это легко доказать. К делу приобщены многочисленные документы, из которых следует его заинтересованность в объекте. С большой вероятностью суд примет эти доказательства и объявит сделку с элеватором мошеннической. И тогда государство заберет себе объект.

– Чтобы другой чиновник прибрал его к рукам? – с усмешкой спросила Ольга Петровна.

– Разумеется. В такой стране живем. Но вас это уже не касается. Ваша семья останется у разбитого корыта. У мужа заберут собственность, а у брата честное имя. Вот, собственно, и все.

Она молчала.

Адольф Абрамович дал время на обдумывание вышесказанного и продолжил:

– Вариант, который я предлагаю, тоже немилосерден к памяти вашего брата. Мы заявляем, что он гей, безответно и мучительно влюбленный в господина Петухова. И тогда все его поступки с элеватором становятся актом всепоглощающей любви. В итоге, если нам сильно повезет, и при моем должном содействии, – он понизил голос, словно намекая на что-то, – судья может вынести оправдательный приговор. Тогда все собственники, включая вашего мужа, сохранят свои капиталы. Вот, собственно, и все.

Ольга Петровна шумно вздохнула.

– В ваших словах, – осторожно начала она, – есть здравый смысл. Но что даст одно мое слово?

«Танк подбит!» – поздравил себя адвокат.

– Вы правы. Нужен еще свидетель. Вы знаете коллег Тихона Ерофеевича?

– Они не будут вляпываться в эту историю. Он не афишировал свою… ориентацию. Многие догадывались, но в суде свидетельствовать не будут.

Адольф Абрамович приуныл.

– Впрочем… Постойте. Брат рассказывал про какого-то болвана по имени Петр Петрович. Ничтожество и погань. Мерзкий тип. Можно сказать, Тихон ушел из министерства из-за него. Я не знаю всех подробностей их конфликта, но из полунамеков брата я поняла, что тот оскорбил Тихона, именно задев очень личное… Ну вы понимаете?

– Да, вполне. А вы не достанете мне контакты этого Петра Петровича?

– Найду. У вас все?

– Ольга Петровна, позвольте сказать вам, что вы удивительная женщина.

«От таких удивительных и уходят мужья. Никто не хочет жить с танком, хоть и в цветочек», – подумал он.

– Перестаньте говорить ерунду. И думать тоже.

Не прощаясь, она отключилась.

Адольф Абрамович поздравил себя с удачным разговором и предстоящим успехом. Дело об элеваторе станет жемчужиной в коллекции его адвокатских побед. Недоброжелатели утонут в собственной желчи. Потому что переквалифицировать мошенничество в любовь, это почти гениально. Это будет легендарное судебное заседание!

Легкая зависть к Петухову, придумавшему такой финт, словно облачко набежала на разгоряченное азартом лицо адвоката и, как облачко, испарилось. «Что он нового, собственно, придумал? Любовь и есть мошенничество», – философски заметил Адольф Абрамович, вспомнив неверную жену.

Некстати всплывший образ Марианны больно кольнул его, мешая в полной мере насладиться предчувствием скорой победы.

Эмоциональные качели

Адольф Абрамович шел по коридору отеля «Черноморские зори» и размышлял о том, с чего вдруг все плохонькие гостиницы в прибрежной зоне стали носить гордое имя отелей.

Гостиница недавно пережила ремонт, окончательно изуродовавший ее лицо. Можно сказать, ремонт доконал этот, прости господи, отель. Стены были покрыты пластиковыми щитами, имитирующими цвет мореного дуба. Пол устилала дорожка, которую он видел на картине «Будни Совнаркома». Зато светильники тужились уподобиться канделябрам из спальни короля Людовика. Все вместе производило жалкое и нелепое впечатление.

Особенно веселила путаница коридоров. Они пересекались и петляли, как будто их проектировал пьяный архитектор. Адольф Абрамович попытался провести разведку, но серпантин коридоров привел его в тупик, где висела реклама рок-группы «Обдолбыши». Реклама зазывала на концерт, который был в прошлом году.

После этого адвокат ходил строго одним маршрутом – в ресторан и на выход. Остальные коридоры он равнодушно пересекал, не реагируя на их призыв освоить новые возможности и получить незабываемые впечатления.

Адольф Абрамович шел и думал о своем. Вдруг вдалеке, на перекрестье коридоров, мелькнул женский силуэт. Высокая гордая шея показалась на секунду и тут же исчезла. Женщина пересекла его путь и растаяла, как видение. «Марианна?» – заколотилось его сердце.

Конечно, он мог обознаться, мог ошибиться… Но он не мог ни обознаться, ни ошибиться. Ошибаются только глаза. Сердце же забилось в таком бешеном ритме, что сомнений в том, что он увидел Марианну, не оставалось. Сердце ведь, в отличие от глаз, не ошибается.

Теплая волна глубинной, нутряной радости поднялась в полный рост, сбила с ног и закрутила в своем потоке. «Она ищет меня? Хочет поговорить?» – ему стало жарко от радости. Усилием воли он опрокинул на себя ушат холодной воды: «Неужели она думает, что я ее прощу? После всей этой грязи». Но тут же веселые колокольчики в душе стали наперебой тренькать: «Она дурочка, ее совратили, что с нее взять, легкомысленная особа, бог прощал и нам велел, у нее такая шея». Колокольчики не унимались, и Адольфу Абрамовичу захотелось подпрыгивать и пританцовывать под их неумолчный перезвон.

«Откуда она узнала, что я остановился в этой гостинице? Хотя, господи, это же так просто. Единственная приличная гостиница в городе, остальные еще хуже, – вальсировали мысли в его голове. – Откуда она вообще узнала, что я приехал? Ха! Тоже мне, конспиратор, достаточно было позвонить в мое адвокатское бюро».

Адольф Абрамович спустился на ресепшен.

– Простите, меня никто сейчас не спрашивал?

– В каком смысле? – девушка соображала небыстро.

– Ну, никто не спрашивал, в каком номере я проживаю?

– Так мы таких сведений не даем. Разве ж мы не понимаем? Это конфиденциальная