Читать книгу "Названец. Камер-юнгфера - Евгений Андреевич Салиас"

человек, из-за куска ситцу пропадать, загубляться.

— В толк я ничего не возьму, — воскликнул купец.

— Да вишь ты, нужда нам великая. Денег у нас мало. Сам ты оное знаешь! Ну, вот, когда позарез что нужно, идёшь так-то в лавку, отбираешь, уплатить не чем, берёшь в долг. Будут деньги, вестимое дело отдашь. Ну, а бывает так, что ваш брат, купец, на это очень несогласен. Вот эдак-то со мною три раза было, а ноне в четвёртый. Три раза пришлось в мёртвую положить купца. И товар того не стоил. Всё так потрафлялось, что меня за побои и вред прощали, потому я в уважении состою у командира. Но сам ты понимаешь, родной. Три раза меня командир простил за увечье, которое я нанёс, а в четвёртый, пожалуй, не простит. Вот я и говорю. Что же мне пропадать из-за твоего товара? Я теперь, к примеру, тебя двину смертельно — ты помрёшь. Ну, тебе всё равно! А мне каково будет, посуди ты, в Сибирь идти. Сделай же милость таковую — не шуми, а отпусти нас подобру, по здорову. Хочешь ты, я тебе в ножки поклонюсь. Не губи человека! Сам ты понимаешь, смертоубийствовать и в Сибирь идти кому удовольствие? Да ещё из-за такой дряни. Тут всего на рубль, да семь-восемь гривен. Сделай милость, родной, не вводи в грех! Молитва сказывается: не введи нас во искушение!

Купец, слушая Новоклюева, видя его совершенно серьёзное лицо, убеждённый голос, стоял, вытаращив глаза, растопырив руки и как бы не веря тому, что он слышит. Случались эдакие казусы часто, да не эдак...

— Вот тебе Христос Бог, перекрестился Новоклюев, три раза эдак-то было. Один-то из вашей братьи купец у меня мёртвый лёг. Подрались мы. Я вот эдак-то товар взял, а он говорит, подавай деньги. Меня Бог уберёг. А вот в четвёртый раз уж в твоей всё власти, как ты рассудишь дело.

— Да ты отдай товар, да и уходи с Богом, — выговорил, наконец, купец, как бы додумавшись до решения мудрёного вопроса.

Новоклюев громко расхохотался, обернулся к Кудаеву и вымолвил:

— Пойдём, брат. Я вижу, совсем он дурак. Я ему толком говорю, что я могу ему башку проломить одним разом, а он, дурак, дурацкие увещания преподаёт. Что с ним толковать, пойдём.

И Новоклюев важно вышел из лавки, сопровождаемый Кудаевым. Рядовой был озадачен и смущён.

— Господа честные. Я буду жаловаться! — сказал купец.

— Сделай милость. Иди вот за нами на наш ротный двор да и пожалуйся хоть самому нашему полковнику, фельдмаршалу Миниху.

Купец не двинулся с места, и только когда оба преображенца были на улице в лавке начался шёпот, а потом и говор. Все ахали и ворчали.

— Чёрт с ними, — решил хозяин. — Ведь не в первой, да и не в последний. Отчаянный народ эти гвардейцы. Что тебе швед или татарин. Грабёж чистый. Спасибо, редко приключается, а то раззор был бы. Хоть и не торгуй.

Между тем Кудаев, идя за капралом, раздумывал о всём приключившемся и, наконец, спросил:

— Как же так-то? Ведь это, стало быть, голый разбой.

— А ты полно, чёрт, глупые-то слова выискивать, — огрызнулся капрал. — Когда войско берёт, стало быть, город большущий, а затем всех жителев избивает, все дома ограбляет и в лагерь тащит золото, девчонок, коней и несметные богатства. Это по твоему что такое? По-твоему, по глупому, денной грабёж. Ан нет, враки. Это прозывается викторией блистательной. Мы эдак в туретчине с Минихом Очаков распотрошили... Это, братец ты мой, надо понимать. Всё на свете имеет своё прозвище, да только не одно, а два. Хватил ты кого-нибудь из ружья в сражении — молодец, тебя похвалят и отличат, а хвати ты кого на дороге, в пути или на улице, сейчас тебе другое прозвище — убивица.

Кудаев молчал, отчасти озадаченный таким объяснением.

— Ну вот теперь тебе гостинец. Иди к своей придворной барыньке. Гляди, как она тебя примет и вареньем накормит. Бабы к гостинцу, как мухи к мёду. Ступай.

VIII

Новый солдат преображенец, ещё недавно бывший молодым барчонком-недорослем и воспитанный дома на известный лад, часто приходил в смущение при разных явлениях окружающей его среды и в полку, и в городе.

Кудаев получил дома воспитание сравнительно лучшее, чем многие другие недоросли. Мать его, женщина болезненная, ленивая от природы, мало озабочивалась единственным сыном и обращала больше внимание на двух дочерей. Будущность сына представлялась ей делом как нельзя проще.

Отдадут его в полк в столицу. Протянув лямку лет десять-пятнадцать, попадёт он в офицеры, а при счастии и ранее, станет самостоятельным. Будущность дочерей, напротив, дело мудрёное, их надо пристроить, надо мужей разыскивать.

Оставленный матерью на произвол судьбы, Кудаев по счастью попал в руки к умному соседу по имению, бывшему другу его отца. Пожилой человек, когда-то сам военный, занялся сыном соседки приятельницы.

Вследствие этого, Кудаев был теперь грамотен, умел писать и читать российскую грамоту, знал около сотни слов немецких и легко мог заучивать новые немецкие слова.

При этом воспитатель развивал в мальчике, а потом и в юноше понятие о дворянских правилах. Кудаев с десяти лет слышал от своего пестуна, что дворянин дело особливое. Всё, что возможно крестьянину, холопу, подьячему, хотя бы и духовному лицу, невозможно для дворянина. Дворянин должен иметь дворянские доблести, не лгать, на чужое ни на что не посягать, кроме жены, чаще в церковь ходить, соблюдать своё звание и призвание.

— Избави Бог дожить до того, что скажут люди: Кудаев мошенник, Кудаев ябедник или богопротивник. Надобно так себя вести, чтобы прозвище человека само за себя говорило, чтобы всякий, услышав это прозвище, отвечал: вот доблестный человек, истинный российский дворянин.

Воспитанник однажды, уже будучи шестнадцати лет, заявил своему воспитателю в минуту искренности, что по его разумению куда плохо быть дворянином. Воспитатель был изумлён и на вопрос, что за притча, недоросль объяснил:

— Всем, стало быть, всё возможно. Всякий простого звания человек делай, что хочешь, и всё сойдёт ему с рук. А дворянину, выходит, этого нельзя, и сего нельзя. Что же за житьё такое! Выходит, лучше быть из подьяческого или из какого ни на есть иного простого звания.

Воспитатель был поражён этим разъяснением, этим взглядом на гражданские доблести и на положение дворянина.

Добродушный и честный помещик, огорчённый странными мыслями своего воспитанника, свалил всё на себя. Стало быть, он