Читать книгу "Я и мой летучий мышь - Дарья Ковальская"

— Хватит. Но совет тебе на будущее — выбирайте бревна поменьше.

— Вот сам их и таскай! — высказался Пых.

Но василиск ничего не ответил — он был занят созданием заклинания по расщеплению бревна на кучу мелких полешек.

Сидим у костра. Кутаюсь в складки плаща. Подо мной — пять одеял. Их я позаимствовала еще в замке графа, запихав в безразмерную суму, я совершенно о них забыла и только сейчас вспомнила. Дрейк сидит рядом, но на земле. Ему, по-моему, в принципе не знакомы такие понятия, как холод, простуда или ломота в костях после ночи, проведенной на сырой, изувеченной корнями земле. Пых сидит на моих коленях и ест ветчину.

— А ты умеешь петь?

Кошусь на Кэрта. Дрейк — сидит неподалеку и горстями бросает опилки в костер. Почему опилки? А потому что он что-то напутал в заклинании расщепления, и от коряги осталась приличная гора опилок вместо дров. Пыха это особенно порадовало, и он хохмил минут пять, уверяя меня в полный голос, что кое-кто опилок понаделал от нервов и общего невроза.

Я согласилась и тоже съязвила, но шею чувствительно сжало, так что пришлось заткнуться. Василиск — молчал, то ли удрученный неудачей, то ли просто злой, как обычно.

— Петь? Тебе не хватило песни Пыха?

— Мофу пафтафить, — прочавкал мышь, глазки которого поблескивали от счастья.

— Не знаю. Не пробовала.

— Знаешь хоть одну песню?

Киваю. Кто ж их не знает. У меня под окнами родного чердака такие серенады разносились… не мне, конечно, предназначавшиеся, но пели часто и со вкусом. А все благодаря жившей на втором этаже (прямо над магазином папаши) купеческой дочке. На мой взгляд, он была полновата, особенно в щеках, отчего ее глаза казались всегда полузакрытыми. Но золотистые кудряшки и состояние папы окупали такую мелочь с лихвой.

— Ну знаю. Только петь без музыкального сопровождения как-то… не люблю.

— Музыкальное что?..

— Музыка. Гитара, рояль, дудочка. Сошло бы все. Но так как этого нет…

— У меня есть флейта.

Теперь уже я смотрю на дэймоса с подозрением.

— И где ты ее прятал? — ехидно поинтересовался Дрейк. — В штанах?

— У меня нет карманов.

— И я о том же.

— О, Дрейк оживился, — обрадовался Пых, ничуть не стесняясь того, что василиск его слышит. — Кэт, тебе точно нужно спеть.

— Но…

— Никаких «но»! — возмутилось это чудо. — А не то спою я.

— Я согласна, — мрачно. Как представлю, что он снова будет пискляво тянуть какой-нибудь опус, так на душе сразу становится тоскливо. А так — авось уснет, наевшись ветчины. А там и я смогу спокойно лечь спать.

— Отлично. Напой мне мелодию.

Подозрительно смотрю на Кэрта, в руках которого уже появилась золотистая трубочка с кучей отверстий и витым серебряным рисунком, напоминающим листву деревьев. Эльфийская вещица, что ли? Такая стоит недешево. Была бы в форме и без ошейника — точно попыталась бы стащить…

Мышь пискнул. И я послушно откинулась назад и тихо напела знакомый куплет. Кэрт подхватил его, мгновенно перекладывая на ноты. Кстати, получилось красиво. Даже очень. Ни одного фальшивого звука. Такое чувство, что дэймос тренировался давно и подолгу. Странно. Я и не знала, что дэймосы разбираются в музыке. А тем более умеют ее создавать.

— Ну пой же, — пискнул Пых.

Киваю и начинаю петь, бросив взгляд в сторону Дрейка. Даже слишком внимательно… отрешенно как-то. Может, ему и неважно все это? И тогда все зря. Но Пых прав — попытаться стоит. И если к утру он будет ко мне хоть немного неравнодушен — мои шансы выжить увеличатся.

Если ветер плачет в ивах,

Если дождь стучит в окно,

Сядь на кресло у камина,

Брось колоду на стекло.

Туз червовый, тройка пик,

Злой король, смешной валет.

Пара пик, четверка судей,

Джокер, только дамы нет.

Бросишь снова? Пять, четыре.

Выбирай — не выбирай.

Дамы нет, ее в трактире

Обменял ты на сарай.

Кошку выменял на чайник,

Дом ты выменял на сад.

Лошадь — на плохой паяльник,

Хоть тому и сам не рад…

Все вернуть бы, все забыть бы,

Только время не вернешь.

Дом — сарай, погода — сырость,

Пламя в очаге и дождь.

Дама душу не согреет,

Не вернется, не простит.

Черви сердце не доверят.

Пикой джокер был побит.

Лишь валет порой заходит

Посидеть у огонька,

Да кошак бездомный бродит

У прогнившего крыльца.

Замолкаю, усмехаясь лишь самым уголком губ. Эту песню пели не столько той девице, сколько от тоски. Напившись или просто под гитару, проходя по ночным улицам и нарываясь на ночной патруль стражи. Кажется, автором был некий маг Антониус. Его песни пользуются популярностью, и барды частенько поют их по тавернам. Эта — запала. Потому-то я ее и спела.

Смотрю на Дрейка. И вид у него… человеческий, что ли. Глаза закрыты, сидит, расслабленно откинувшись на ствол дерева, и производит впечатление обычного мужчины, выбравшегося поохотиться в лес. А не трехсотлетнего василиска, способного обратить в камень любое живое существо.

Кусаю губы и опускаю взгляд на довольно сопящего мыша. Пых уснул, объевшись шоколада, а скорее всего, его усыпила мелодия флейты и мой голос. Вот и хорошо. Осторожно ложусь на матрас, укрываясь мягким теплым одеялом. Даже жаль такую красоту о землю марать. А впрочем, это всего лишь вещь, а над вещами трястись не стоит — это я точно знаю.

Василиск открыл глаза и посмотрел на уснувшую девушку. Ее голос все еще звучал в его голове, то поднимаясь на тон выше, то снова опускаясь вниз. Не сказать, что у девушки был талант, но она не фальшивила, да и тихая мелодия флейты сумела подстроиться под ритм слов и раскрасить историю новыми красками. Странно, но ему понравилось. Он смотрел на ее лицо, измазанное грязью, откинутые назад чуть отросшие волосы и дрожащие тени ресниц. Он ожидал, что снова испытает отвращение при виде несовершенства человеческой внешности, но этого не произошло. Более того, Дрейку почему-то хотелось встать, разбудить ее и попросить спеть что-нибудь еще.

— Не надо.

Взгляд синих глаз переместился на Кэрта.

— Не буди.

— Я так прямолинейно мыслю?

— Человечьи души давно уже не загадка для меня. А душа василиска не так сильно отличается от человечьей.

— Тогда зачем ты весь день донимал ее расспросами?

— Чтобы увидеть твою реакцию. Это забавно — наблюдать за тем, как ты изо всех сил отрицаешь очевидное.