Читать книгу "Лекарство для империи. История Российского государства. Царь-освободитель и царь-миротворец - Борис Акунин"

Восьмидесятые и девяностые годы стали временем, когда начали политизироваться российские рабочие.

Виновато в этом было опять-таки государство. Студенты, лишенные возможности создавать легальные клубы и объединения, были вынуждены делать это подпольно, что неминуемо приводило к радикализации. То же явление наблюдалось и у мастеровых. Они не имели права добиваться лучших экономических условий законным образом, с помощью профсоюзов – и стали пробовать иные способы борьбы.

Промышленному пролетариату во всех странах жилось несладко, но в России к нищенской оплате труда прибавлялось полное бесправие. Заводчики и фабриканты часто обходились с рабочими, как с крепостными. Это по большей части и были вчерашние крепостные, но, оторванные от земли, патриархальной семьи, крестьянской общины, они ощущали и вели себя иначе. Чем меньше человек связан, тем он свободней – в этом «Коммунистический манифест» был совершенно прав.

Первые рабочие волнения начались еще в шестидесятые годы. В семидесятые они иногда достигали довольно значительных размеров. Например, в 1872 году в неполитической стачке на Кренгольмской мануфактуре участвовало пятьсот человек.

В восьмидесятые годы рабочие беспорядки становятся обычным явлением. За десятилетие их произошло около ста семидесяти. Причиной обычно становилось понижение зарплаты или штрафование, то есть никаких политических требований еще не выдвигалось. Власти как правило реагировали на частный конфликт между работодателями и наемными работниками как на бунт: нагайками, штыками, арестами и ссылками.

В январе 1885 года на огромной Никольской мануфактуре, принадлежавшей текстильному фабриканту Тимофею Морозову, произошли волнения такого масштаба, что пришлось вмешиваться государю императору.

Стачка разразилась из-за того, что зарплату все время понижали, да еще до половины высчитывали под видом штрафов.

Из 11 тысяч рабочих в забастовке приняли участие больше двух третей. Особенно власти были встревожены согласованностью действий забастовщиков. После первого столкновения с солдатами (а их прибыло целых два батальона) толпа не присмирела, а выдвинула пакет требований, призванных ограничить произвол администрации. Это было новое и тревожное событие. Царь лично приказал проявить твердость. Что-что, а это местное начальство умело. Бараки, где проживали рабочие, были окружены войсками, шестьсот человек арестовали, остальных погнали к станкам насильно.

Но победы над стачкой не получилось. Правота рабочих была настолько очевидна, что суд присяжных оправдал всех обвиняемых.

После Морозовской стачки правительство наконец озаботилось «рабочим вопросом» и стало решать его двумя способами. Пряником – ввело поминавшиеся ранее основы трудового законодательства – и кнутом: указом об аресте любого, кто примет участие в забастовке. Но пряник оказался недостаточно сладок, а кнут недостаточно страшен. Рабочего движения эти меры не затормозили. Более того, оно стало приобретать политическую окраску.

Монумент скульптора О. Кирюхина, поставленный к столетию Морозовской стачки

Это происходило под воздействием марксистской агитации. Она объединила два компонента мины, на которой подорвется монархия: рабочую массу и пропагандистов-интеллигентов.

Демократы шестидесятых и семидесятых мало интересовались рабочими, потому что этот класс был еще недостаточно многочислен. «Хождение в народ» предполагало агитацию среди крестьян – само слово «народ» тогда ассоциировалось с крестьянством.

Теоретики революции спорили о том, как лучше вести работу в деревне: сразу звать ее к топору или сначала подготовить. Но разочарование в революционности сельского населения, с одной стороны, и стихийное стачечное движение, с другой, заставили русских борцов за свободу обратиться к марксизму, считавшему надеждой революции именно рабочих. Сказывалось и влияние Интернационала, постепенно набиравшего силу в Европе.

Неудивительно, что первыми русскими марксистами стали эмигранты. Самой яркой и значительной фигурой среди них был Георгий Плеханов (1856–1918), бывший землеволец, перешедший оттуда не в боевую «Народную волю», а в пропагандистский «Черный передел». С двадцатичетырехлетнего возраста Плеханов жил за границей, откуда вернется на родину только после Февральской революции. Он заново перевел на русский язык «Коммунистический манифест», а в 1883 году создал в Женеве группу «Освобождение труда», которая совершенно отошла от народничества и поставила своей задачей пропаганду социализма среди рабочих.

Как водится у революционных теоретиков, Плеханов и его единомышленники основные усилия тратили на борьбу не с царизмом, а с другими революционными теоретиками. Главной помехой на пути освободительного движения они объявили народничество, к которому сами недавно принадлежали. Всё последующее десятилетие у русской оппозиции прошло в битвах между марксистами и народниками. Плеханов доказывал, что расчет на бунтарские инстинкты русского крестьянства – «сентиментальный туман», что крестьяне никакого социализма не хотят, ибо они по своей натуре собственники. Рассчитывать надо только на городской пролетариат, и главная задача на данном этапе – «развивать его классовое сознание».

Г. Плеханов в молодости. Фотография

Народники давали отпор. Они обвиняли плехановцев в раскольничестве, в оскорблении памяти мучеников, в оторванности от российских реалий, в оппортунизме и даже – очень обидное для настоящего революционера слово – в либерализме. Особенно пылкие оппоненты даже устраивали акции с сожжением плехановских сочинений.

Но ход событий доказывал правоту марксистов. В восьмидесятые годы крестьяне, избавившись от «временнообязанности», усердно занялись своим хозяйством и о бунте не помышляли. Рабочие же, наоборот, вели себя всё активней.

Группа «Освобождение труда» никак в этом движении не участвовала, но исправно сочиняла и переводила марксистскую литературу, которая окольными путями добиралась до России. Кроме того эмигранты составляли программу социал-демократической партии, которой еще не было, но появление которой Плеханов считал важнейшей задачей момента. В условиях тотального полицейского надзора сделать это было очень непросто.

Первые попытки создать революционную организацию рабочих предпринимались еще в семидесятые годы. В 1875 году в Одессе возник «Южнорусский союз рабочих», а в 1878 году в Петербурге «Северный союз русских рабочих», но верховодили там не марксисты, а бывшие землевольцы. К началу восьмидесятых годов от этих групп ничего не осталось. Кого-то выловила полиция, другие разбрелись сами.