Читать книгу "Красный рассвет [= Флаги наших детей ] - Федор Березин"

Там, на мостике-острове, уже вот-вот должны были включить в дело большую антенную связку. Однако срочная, имеющая высочайшее приоритетное значение голосовая команда командира корабля выбила из колеи уже производящийся контроль функционирования. Он потребовал немедленного обесточивания всего антенного комплекса. А фазированные решетки он, кроме того, приказал мигом развернуть по азимуту параллельно корпусу. Возможно, последнее действительно спасало бы плоскости от ударной волны ядерного взрыва. Но, кроме того, Марджори уже давал команду в реакторную.

– Всю мощность! – орал он, как сумасшедший. – Машинное! Задний ход!

– Крепления? – запросил кто-то особо смелый оттуда.

– К чертям собачим! Полный ход! – рявкнул кэптен Марджори. – И согнать всех с палубы! – рявкнул от находящимся вокруг. – Радиационная опасность! Первой категории!

И где-то глубоко внизу под КП старенькие, но доблестные реакторы увеличили активность. И помчалась по трубам добавочная мощность. А далеко позади, еще ниже, запели победную песню винты.

102

Твердый грунт

Вот тебе и человек. Бесчувственная, оказывается, штуковина. Хотя он думает, что крайне чуток и внимателен. Здесь было даже не дырявящее Землю навылет нейтрино, даже не рентгеновский луч, который для нас что есть, что нет, пока не ударит под дых лейкемия. Здесь был мощнейший высокочастотный импульс, мгновенно пробивший окружающую реальность. И что человеку? Да хоть бы что! Он живучее и черствое достижение матери-Природы. По крайней мере хоть бы что – от прямого воздействия искусственного электромагнитного цунами. Насчет косвенного – все несколько по-другому.

Те, кто ведать не ведал о готовящейся пакости, получили по самую завязку. Хорошо, если лазерочек, дающий три тысячи импульсов в зрачок для создания виртуальной карты, просто-напросто умер, перегревшись. Хуже, если он перевозбудился и за мгновение до кончины выдал мощность на «ура», выше задуманных конструкторами показателей. Нет, разумеется, до специально разработанной для ослепления винтовки ему далековато. Но все же дополнительное слепое пятно на сетчатке гарантируется. Ну и ослепление, конечно. Правда, очень временное и только на один глаз. Еще хуже, если в момент наскока этой невидимой молнии у вас в руках что-нибудь емкое и теперь срочно ищущее, через что бы разрядиться – найти свой плюс и минус. Человеческое тело никуда не годный проводник – его использование в промышленном масштабе разорит любых энергетиков. Однако оно все же и не диэлектрик, а потому какой-нибудь особо нетерпеливый заряд может попытаться найти дорогу и через него. Тем из американцев, у которых это случилось, не повезло. Между прочим, их носимые аккумуляторы были помощней, чем у отряда «Ахернар». Так что и поэтому тоже. Разумеется, из двенадцати человек травмы получили только некоторые. Но зато абсолютно все дезориентировались.

А где-то там, за три-четыре километра от них, совсем грубые на вид машины оказались гораздо чувствительнее и проворней. Да, разумеется, они находились дальше, а любая взрывная энергия гаснет с расстоянием. Но все равно это были не примитивные железяки прошлого века, требующие отдельного члена экипажа для каждой функции. Внутри пластиковой брони, не слишком уступающей в прочности секретным вольфрамовым сплавам, полулежали в креслах всего два человека. Никто из них не был водителем, точнее, только водителем – эту простую функцию в основном выполняла автоматика. Никто из них не сидел в башне. Она была слишком мала и не приспособлена для этого. И никто из них не был заряжающим – что, разумеется, и так понятно. Все они, и механизмы, и люди, были выброшены в эти постаревшие горы менее суток назад. Люди, приземлившиеся отдельно от машин, успели найти их, освободить от остатков парашютной системы и привести в боеготовое состояние. Почти для всех из них – уж по крайней мере для всех механизмов – это был первый настоящий бой. И те и другие рвались в него всем сердцем. И они бы очень хотели схлестнуться с железными гусеничными монстрами прошлого, чтобы показать, на что они годны. К сожалению, все танки «олифант-18» в радиусе ста пятидесяти километров уже были уничтожены без них. Это было досадно.

Так вот эти хитрые тридцатитонные машины, немалую долю веса которых составляла электроника, оказались чувствительнее впихнутых в чрево людей. Но те, кто там, за Атлантикой, разрабатывал танки, не зря кушали чизбургеры: они знали и предусматривали эту медлительность человеческих существ. Экипажи еще не успели среагировать на сигнализацию, а грамотные машины уже клинили гусеницы, плющили клиренс, жались днищем к сухой неродимой земле. А главное, выстреливали из нижней части корпуса специальные пиропатроны. Они пробивали каменистый грунт, как масло. И сразу, менее десятой долей секунды после, в образовавшуюся дыру втыкались специальные буры, в свою очередь выстреливающие в стороны иглы-нити. Те, кто придумывал этот бур, по-видимому, стремились сделать пародию на человеческий орган размножения, ибо помимо всего этого бур успевал опрыскать окружающую почву специальным высококонцентрированным солевым раствором. В общем, всего за одну секунду создавалась мощнейшая система заземления. Она должна была предотвратить поражение от ЭМИ. И она сработала. Это было первое боевое крещение системы. Теперь инженеры за океаном могли и даже были обязаны налакаться вдрызг.

Никто из сидящих в танках тоже не пострадал. Ремни безопасности и шлемы предохранили их от неожиданных синяков. Так что инженеры заботились не только о железе и пластике. Словом, экипажи еще не сообразили, в чем дело. Некоторые покрылись потом, ибо содрогание корпуса при внедрении бура можно было воспринять как взрыв поддонной мины. И только умная техника сообщила этим баранистым существам, что произошло. Танки отделались легко, так выбыли из строя несколько навесных датчиков. А у одного сработали заряды активной брони.

Все это было совсем не смертельно, так что самые тяжелые фигуры остались на арене. Они потеряли легкую цепь прикрытия впереди. Ну что же, против них воевали всего лишь пешки.

103

Пластик, железо и прочее

И валили, пыхали в небо клубы белого дыма. Рвались на волю, мечтая охватить мир, языки огня. Непредставимые теперь, в век бесповоротной победы над нефтью, и ныне только по хроникам кинолент понятные картины. И пожарная доблесть, отточенная годами тренажерного пота. Суета врачей, именно сейчас сдающих настоящий экзамен на свою профессиональную зрелость. Экзамен-допуск, в котором неизбежные мелкие ошибки, стреляющие чьей-то болью в довесок к воцарившейся окрест, перехлестываются, душатся сталью натяжки нервов и беспокойной уверенностью в собственных решениях. Ибо ваша, излучаемая вовне эманация веры – это первый барьер, принимающий удар концентрирующегося в чужом теле цунами боли. Иголки, шприцы и молекулярные цепи успокоительного, впрыскивающиеся внутрь, все это идет после. Потому как для оглушенного падением в удобство носилок существа именно вы и есть воплощение бога. И неважно, верил он в него ранее или хихикал в кулак – вы все равно воплощение, а совсем не абитуриент, ошарашенный внезапным обнаружением потери шпаргалок.

И суетное трепыхание вертолетных лопастей где-то поверху. Вялое зависание «Оспреев». Сброс с перепаханной дымом лазури флаконов с порошковым пламягасителем. И лихая удаль, легко теснящая страх перед огненностью многоэтажных языков. Потому как что те языки супротив вероятности подрыва схороненных где-то ниже, под палубами, боеприпасов. Сотен, а может быть, и тысяч тонн. И ведь есть там наверняка, хоть начальство и отнекивается и в удивлении таращит глаза, еще кое-что. Там, под слоеным гамбургером бронированных палуб, покоится нечто помощней всех этих тонн обыкновенных ракет. Но… Тут даже неинтересно. Если проводящий экспансию огонь сдавит горло кевларовым оболочкам хранилища, то… Мало ли что говорят о непробиваемости ступеней предохранения. Про неуязвимость «большой боевой линейки» тоже много чего рассказывали.