Читать книгу "Девять месяцев, или "Комедия женских положений" - Татьяна Соломатина"

Соня замолчала. Нажала кнопку чайника, стоявшего тут же, на столе. Достала из ящика стола чашки, ложку, банку кофе и сахарницу. Чайник быстро забурлил. Она смешала тёмно-коричневый порошок с белыми кристаллами в обеих чашках и залила смесь кипятком. Встала, раскрыла окно, достала из кармана пачку сигарет и зажигалку. Света успокоилась, лишь изредка судорожно вздыхая.

– Иди, выпей кофе, покури, успокойся. Не выйдешь же ты в таком состоянии туда. Там только и ждут какого-нибудь шоу. Все. Даже интеллигентнейший Григорий Эдуардович не чужд обычного земного любопытства, мол, «как же это всё у вас развивалось». Давай не будем теми самыми гладиаторами, калечащими друг друга на потеху плебсу. Мы, в конце концов, свободные люди. Свободные, в том числе, друг от друга.

Светочка молча поднялась со стула и подошла к широко распахнутому окну. Поставила на подоконник чашку кофе и взяла из пачки сигарету. Соня поднесла ей зажигалку. Некоторое время они молча курили.

– Совет не заведующей, не бывшей подруги и не прочей стервозной твари. А просто как женщина женщине – помирись с Серёгой. Как угодно, какими угодно путями, средствами и способами – но помирись. Ты такого больше не найдёшь.

– Пыталась. Да всё, привет! Тинка беременная.

– Да, такие, как он, беременных не бросают... Тинка. Да, я помню Тинку. Тину. Тихую твою хорошую подругу. Я видела её раз в год на твоих днях рождения. Она всегда дарила тебе определённую марку духов. Достаточно дорогих, кстати, для всегда скромненько и простенько одетой Тины. Но она всегда дарила именно их. Потому что ты ей всегда заказывала именно такие. А что ты ей дарила на дни рождения, я не знаю. А я бы знала, если бы ты дарила ей что-то стоящее. Потому что ты бы говорила и говорила об этом, говорила и говорила. О том, что ты подарила. Если бы это стоило дороже килограмма бананов. Наверное, ты ей ничего никогда не дарила, как и мне. Потому что, вероятно, она никогда не делала дней рождений, как и я. Не на что особо было. Мы, помимо всего прочего, должны были копить на подарки тебе. Она – на духи. Я – на тональный крем, который себе бы никогда не купила. Из-за цены. Тинка. Да. Ещё одна твоя бывшая подруга. Я бы на твоём месте села и подумала холодной головой, как бы подогреть своё сердце и больше не пачкать свои руки. Особенно по мелочам... Ладно, сама со своей жизнью разберёшься. Допивай кофе, докуривай, пиши заявление о переводе и иди домой. Никакой острой необходимости сегодня в тебе нет. У Романца я сама подпишу. Пойду я, загляну в родзал. Будешь уходить, окно не закрывай. Пусть проветрится, а то Пал Петрович из меня фарш сделает за курение, если, не дай господь, учует... Свет, тебе и в самом деле будет полезно отдохнуть от меня. У тебя столько сил уходит на турниры по замеру харизмами с окружающим миром вообще и со мной в частности, что как только ты отойдёшь немного в сторону, тут же сможешь направить их, эти силы, на себя, любимую, и на прочие благие дела.

Софья Константиновна положила в карман писульку родильницы Загоруйко и вышла из кабинета, мягко прикрыв дверь за ситуацией под названием «Светочка» навсегда. В отличие от автора, который, возможно, ещё упомя́нет о ней в повествовании. Потому что очень любит совать свой нос в чужие дела. Любого, кто мой нос находит слишком длинным... Ах, да. Это Ростан. И он у нас уже был.

В родзале Тарасова вела себя вполне благопристойно. Швыряла интерна Виталия Александровича об стены во время схваток, а в перерывах пела частушки про Льва Николаевича Толстого. Автор, к стыду своему, знает всего один куплет этой замечательной эпической саги:

В одной подмосковной деревне

Жил Лев Николаич Толстой.

Не ел он ни рыбы, ни мяса,

Ходил по деревне босой!

Жена его, Софья Толстая,

Напротив, любила поесть.

Она не ходила босая,

Хранила дворянскую честь.

И припев:

Сарай ты мой, сарай!

Сарай, не покрытый соломой.

Куплю себе солому,

Покрою свой старый сарай.

Роженица же Тарасова знала их бесконечное множество и, как утверждала Софье Константиновне смена, ни разу за три часа не повторилась. Автор, конечно же, мог бы набрать в Яндексе или Гугле ключевые слова и завалить почтенную публику по самые уши забавным народным творчеством (на самом деле наверняка имеющим конкретного автора), но по природе своей ретроград и привык работать с печатными изданиями, а в библиотеке, плотно высящейся со всех сторон письменного авторского стола, литературы с подобным первоисточником не содержится. Потому набирайте сами, кому интересно.

– Да ты талант, Тарасова! – восхитилась Заруцкая.

– Сонь, я её на кресле без тебя посмотрела, ты уж прости. Не хотела от разборок мадридского двора отвлекать. А у неё воды излились, оболочки я не разводила. Шейка открыта сантиметра на четыре.

– Хорошо, Любовь Петровна. Спасибо, что хоть оболочки не развела.

Это, конечно же, было не по правилам. Не имела права пусть и первая акушерка дежурной смены (пусть и сто раз старшая отделения – те частенько, в отличие от Любовь Петровны, лица исключительно административные) без врачебной санкции выполнять внутреннее акушерское исследование. Но Любовь Петровна и ещё, пожалуй, две-три акушерки этого отделения – могли. Потому что опыт. Но если что не так – отвечать всё равно врачу.

Тарасова водрузилась на кресло всё в той же смотровой и, пока Софья Константиновна браншей пулевых щипцов снимала остатки оболочек околоплодного пузыря с предлежащей части плода – в данном случае головки, – пела, не ослабляя захвата левой руки на воротнике пижамы несчастного Виталика.

– Виталий Александрович! Вы как честный человек должны после всего, что у вас с Тарасовой сегодня уже было и, тем более, ещё будет, – жениться! – строго сказала первая акушерка, лукаво сверкая глазами.

Виталик покраснел, Тарасова захихикала и сказала:

– Ой, мне так с доктором хорошо! Не забирайте его у меня, пожалуйста, пока я не рожу!

– Ни за что! Он ваш до самого первого вдоха вашего младенца. Потом на некоторое время все Виталики мира станут вам до одного места! – пообещала Любовь Петровна.

– Всё, можете аккуратно спускаться. Доктора нам не задушите, пожалуйста. Он нам ещё пригодится. Сейчас схватки станут сильнее.

– Ещё сильнее? – в ужасе воскликнула роженица, и тут же вслед за этим настигшая её схватка подтвердила справедливость слов, сказанных Софьей Константиновной...

– Я ду-у-умала, сильнее уже быть не мо-о-ожет! – заскулила она, передышав непроизвольное сокращение маточной мускулатуры и немного отдышавшись. – Это у всех так? Или мне больнее всех?

– У всех по-разному! – строго сказал Виталий Александрович. – Тебе ещё не хуже всех!

– Доктор, складно брешете! Толк будет! – хлопнула его по плечу санитарка.

В общем, родзал, в котором происходят нормальные роды, – вполне терпимое место для жизни. И даже более чем. Когда всё хорошо и вместе собрались весёлые, хорошие, добрые профессионалы... Разве что-то может идти не так?