Читать книгу "Ангел и убийца. Микрочастица мозга, изменившая медицину - Донна Джексон Наказава"

– Я не всегда могу творить чудеса, – говорит она и с шумом выпускает воздух из легких. – Особенно с Джейн. Я могу находиться рядом и бежать по волнам вместе с ней, но не могу спасать ее от панических мыслей. Ей придется справляться самостоятельно. Разумеется, с нашей поддержкой, но это ее путь.

Недавно Хезер предложила дочери воспользоваться методикой нейронной обратной связи, и Джейн согласилась пройти курс терапии во время весеннего семестра.

– Она видит, насколько лучше я себя чувствую, когда могу управлять собой, – говорит Хезер. – Теперь я понимаю, что, помогая себе, я фактически помогла Джейн понять, что у нее есть более широкий выбор.

Последний сеанс терапии

Хезер убрала домик на дереве.

– Да, тот самый домик, – говорит она, держа в ладонях кружку чая, чтобы согреть их. Мы сидим у меня на кухне. – Он разваливался на части, и в него уже много лет никто не заходил, если не считать моего краткого визита в прошлом августе.

Несколько недель назад она попросила мастера, который иногда занимается садовыми работами, демонтировать домик. На следующий день там ничего не осталось.

– Я собиралась устроить некое ритуальное прощание, – говорит Хезер. – Но в тот день я была очень занята, так как встречалась со школьной администрацией для обсуждения моей идеи о подростковой программе психического здоровья и защиты от влияния социальных сетей. Поэтому, когда домик на дереве, наконец, снесли, никого не было дома. Никто не видел этого. С ним связано очень много добрых воспоминаний, но они исчезли вместе с упавшими ветками на заднем дворе.

По словам Хезер теперь, когда она смотрит в окно на кухне, «двор выглядит гораздо лучше. Наверное, это помогает мне в реальном времени понять, что детство моих близнецов осталось позади. Домики на деревьях, палатки, школьные балы, велосипеды и скутеры… все это в прошлом. Но и трудные годы воспитания тоже остались позади.

– В эмоциональном смысле, я никак не могла расстаться с их детством, – объясняет Хезер. – Я не могла посмотреть в зеркало и увидеть, кто я такая на самом деле, и чего я хочу. А теперь я готова сделать и то и другое.

Ее жизнь изменилась и в других отношениях.

– Я продала свой огромный внедорожник, пожирающий бензин, и купила подержанную маленькую «Тойоту-Приус», – говорит она. – Вообще-то, мне давно хотелось это сделать.

Я спрашиваю, как она чувствует себя сейчас по сравнению с первым визитом к Марку Траллингеру и началом терапии нейронной обратной связи через кЭЭГ.

– Я оставила привычку постоянно извиняться перед другими, потому что больше думаю о себе, – отвечает Хезер. – Теперь я знаю мои цели и намерения и стараюсь осуществлять их. Я больше ухаживаю за собой. Ложусь спать в десять вечера и ежедневно медитирую. Каждый день я гуляю и играю с собаками. Катаюсь на своем маленьком автомобиле. Мне приятно заниматься этими вещами. Я выросла с таким чувством, что не имею права радоваться жизни, но теперь все изменилось. Это совершенно новое ощущение.

Мой новый лозунг гласит, что если это не происходит прямо перед тобой – или слева и справа от тебя, – то можно не беспокоиться. Иногда я думаю, не стоит ли позвонить Марку Траллингеру и спросить: «Что вы со мной сделали? Я ощущаю себя совершенно другим человеком».

Спустя некоторое время я делюсь мыслями Хезер с Траллингером. Он объясняет перемены, которые она испытывает, одновременно научным и едва ли не поэтическим образом.

– Со временем ее альфа– и тета-волны начали плавно чередоваться естественным образом, как и должно быть, – объясняет он. – Реакция миндалевидного тела ее мозга понизилась с крика до шепота. А гиппокамп включился на полную мощность и стал движущей силой когнитивной функции. Но при этом нейронная обратная связь никак не изменила личность Хезер, – подчеркивает он.

Траллингер рассматривает это следующим образом:

– Когда мозг функционирует неправильно, это подавляет личность человека, лишает его возможности нормального общения и восприятия мира. Он становится бледным подобием самого себя. Поэтому наша цель неизменно состоит в том, чтобы восстановить нормальную функцию мозга и вернуть человеку его полноценную личность.

Хезер говорит, что недавно смотрела на дерево, где находился домик, и радовалась солнечному свету, игравшему в листве, некогда загороженной обветшавшей деревянной конструкцией.

– Сейчас я уже очень далеко от того дня, когда пряталась там, – говорит она. – Я намерена построить что-то совершенно новое.

Глава 13

В поиске огнетушителя для мозга

В 1991 году Алан Фэйден, руководивший тогда отделением неврологии в Медицинском центре Сан-Франциско для военных ветеранов, принял судьбоносное решение в своей карьере. Он шестнадцать лет был исследователем и клиницистом, который работал в ведущих медучреждениях министерствах обороны США и помог сотням ветеранов войны, страдавшим от травматических повреждений головного и спинного мозга. В начале своей карьеры он несколько лет трудился по совместительству в отделении неотложной медицинской помощи при обычной больнице. Он получал удовольствие от этой сложной и напряженной работы и в то же время опирался на свой опыт военной медицины для помощи детям и взрослым с тяжелыми физическими травмами[203].

Однако в то время это было неблагодарным занятием. После лечения первичной черепно-мозговой травмы или повреждений спинного мозга врач мало что мог предложить пациентам, чтобы они могли избежать долгосрочных последствий.

Поэтому, после шестнадцати лет работы практикующим неврологом, Фэйден решил перейти от клинической работы преимущественно к научным исследованиям. Сначала он занял пост декана в Джорджтаунском университете[204], а в 2009 году стал директором STAR (Shock, Trauma and Anesthesiology Research Center) – Центра исследований шоковой травматологии и анестезиологии при Мэрилендском университете. Это был первый исследовательский центр в США, посвященный исключительно изучению травм, их последствий и профилактики.

Решение Фэйдена перейти от клинической работы к научным исследованиям оказалось для него простым, объясняет он. Мы сидим в черных кожаных креслах комнаты для совещаний в его частном офисном центре, расположенном недалеко от нескольких его лабораторий, – двух зданий общей площадью восемь тысяч футов, где множество ученых, аспирантов и технических сотрудников решают проблемы, связанные с коммоционными травмами.