Читать книгу "Имя врага - Ирина Лобусова"

— Так у нас двери рядом. И замок у нее громкий, я бы услышала, если б она открывала. Не приходила она.

Отчаявшись, Роза все переспрашивала. Выходило, что Римма не появлялась в квартире после той вечеринки. Она исчезла без следа! Попрощавшись с соседкой, Роза села прямо на лестничную ступеньку. Ее тело била холодная дрожь.

Глава 25

Телефонный звонок застал Емельянова в дверях кабинета. Он собирался выходить, уже достал ключ, чтобы запереть дверь, но тут это… Ему не хотелось отвечать, но телефон звонил настойчиво, снова и снова. Вздохнув, Емельянов поднял телефонную трубку. Это был Андрей Стеклов.

— Я тут вспомнил кое-какую интересную информацию, — начал он сразу. — Гуляю с собакой, и решил вам позвонить. Помните, вы говорили о сатанинских знаках на теле Дато Минзаури? Что там было, надпись по латыни, кажется, из католической молитвы, так? И перевернутые кресты?

— Да, именно так, — Емельянов затаил дыхание.

— А я уже слышал подобное. О человеке, на теле которого была татуировка с перевернутыми крестами.

— Кто он? — Емельянов не верил в свою удачу.

— Не он. Она. Это женщина, в которую влюбился Анатолий Нун.

— Брат Розы?

— Он самый. Есть в городе такой скульптор, Дима Завадский. И он собирает на свои вечеринки самых различных людей. И вот там Толик, который всегда был страшным бабником, познакомился с девушкой, просто помешанной на сатанизме. На руках у нее были татуировки в виде перевернутых крестов. Они проболтали всю ночь, потом он проводил ее домой. Больше они не виделись. Но Анатолий так и не смог ее забыть. И знаете, о чем они говорили?

— О чем же?

— О церкви Сатаны! Да-да, именно об этом. Девушка недавно вернулась из Америки и сказала, что там вроде есть такая церковь. Об этом она рассказывала Анатолию.

— Вернулась из Америки? Что за девушка такая? — хмыкнул Емельянов.

— Не простая, как вы понимаете. Она дочка партийного бонзы. Папаша ее работает в обкоме партии, занимает какую-то очень высокую должность. Был в Америке в зарубежной командировке. Ну, и она ездила с ним. Зовут Альбина. Фамилию я не знаю. На Толика она произвела очень большое впечатление. Только…

— Только — что? — Емельянов мгновенно отреагировал на паузу в разговоре.

— Есть один неприятный нюанс. Толик все-таки не выдержал, позвонил Диме Завадскому, чтобы про нее расспросить. А Дима сказал, что она наркоманка. Давно сидит на чем-то тяжелом. Денег полно, вот и подсела.

— Поэтому Анатолий не стал ее искать?

— В общем, да. С наркоманкой связываться — себе дороже. Он же таскался по всем этим тусовкам, видел, что это такое. И еще он уезжать собирался в Израиль. Поэтому не стал ее искать. Но я вспомнил сегодня и решил позвонить.

— Спасибо. Это ценная информация, — Емельянов сделал пометку в блокноте.

— Мне показалось, что это важно и вы должны знать.

— Церковь Сатаны? — хмыкнул Емельянов.

— Церковь Сатаны, — вздохнул Стеклов.

— Чего только не придумают эти наркоманы! Как она выглядела, Анатолий не говорил?

— Говорил. Сказал, что у нее изумительная фигура. Она высокого роста. Длинные темные волосы, прямые. Только вот глаза… Самый тяжелый момент…

— Что глаза? — не понял Емельянов.

— Сказал, что глаза оставляют очень странное впечатление. Пустые, будто сделаны из стекла, и смотрят в одну точку. Ему было жутковато в них смотреть.

— И все равно он в нее влюбился!

— Влюбился, — вздохом подтвердил Стеклов, — это же Толик. Он все очень необычное любил.

В филармонии шла репетиция оркестра, и Емельянову пришлось ждать, пока освободится дирижер. Поэтому он пошел прямо к директору. Но того на месте не оказалось. Вместо директора его принял парторг.

Глава партийной организации всегда был самым важным в любом месте человеком. Этот не был исключением. Кабинет парторга был побольше директорского да и устроен был гораздо богаче. Сам парторг и манерой держаться, и словами, и взглядом оставлял впечатление чиновника, гораздо более важного и наделенного властью большей, чем директор.

— Я помню этого скрипача, — он поморщился на вопрос Емельянова, — неблагонадежный контингент! Его бы следовало выгнать с работы, если б за него не заступились самым возмутительным образом! Вы знаете, что он собирался уехать на запад?

— Он не подавал документы на выезд, — Емельянов давно уточнил этот момент.

— Не важно! Все равно смотрел в другую сторону. Избаловали его. Хорошо, что я вовремя провентилировал этот момент.

— Каким образом? — нахмурился опер.

— Поднял на общественном собрании вопрос о том, что в оркестре не должно быть привилегий и льгот! У нас все равны, все артисты и музыканты одинаковы. С чего вдруг этот возомнил, что он лучше всех остальных?

— Но победы на международных конкурсах… И талант…

— Талант — поповское слово, абсолютно не социалистическое понятие, и в Советском Союзе не существует! — пафосно ответил парторг. — К счастью, руководство вовремя прислушалось к моим доводам и разжаловало этого выскочку, который, кстати сказать, даже не был коммунистом!

— Как его разжаловали, каким образом? — Емельянов сжал губы.

— Понизили в штатном расписании. Теперь он значился не как солист, а как артист второй категории.

— Второй категории? — Емельянов не поверил своим ушам. — Ему же лучшие театры Европы аплодировали!

— Так то Европа. А в Советском Союзе он артист второй категории! И ничем не лучше всех остальных.

После окончания репетиции дирижер пригласил его в свой кабинет — маленькую комнату без окон, где едва вмещался письменный стол, на котором было очень много листов с нотными записями.

— Я знаю, что вы расследуете смерть Семы, — сказал дирижер, — нам всем очень его не хватает. Я хочу, чтобы прежде, чем мы продолжим разговор, вы послушали кое-что.

Откуда-то из-под стола дирижер извлек проигрыватель и поставил пластинку. Комната наполнилась звуками скрипки. Но что это были за звуки!

Емельянову казалось, что это рыдает его душа. Никогда он не слышал ничего подобного. В скрипке словно звучало множество голосов, которые открывали двери в такие небесные дали, где играли самые яркие краски мира, и божественные звуки были голосами светлых ангелов, никогда не существующих на земле. В один момент скрипка рыдала и плакала, а затем в ней звучала такая искренняя, светлая радость, что мир представал огромным светлым облаком, полным бескорыстной и великой любви.

Емельянов даже и подумать не мог, что в жизни могут существовать такие звуки. И ни за что бы не поверил, если б не знал сам, что звуки эти издает одна скрипка — скрипка, к которой прикасались человеческие руки! Эти звуки перевернули всю его душу, и Емельянов уже не понимал, на каком находится свете.