Читать книгу "Прежде чем иволга пропоет - Елена Михалкова"

Дети выдохлись и замолчали, выжидательно уставившись на сыщиков.

Теперь причина, заставившая их устроить в лесу капкан на крупного зверя, показалась Бабкину более чем веской. Сама ловушка была детской. Но то, что привело их к этой идее, – нет.

– И вы как ни в чем не бывало продолжали играть! – вырвалось у Сергея.

Он сразу пожалел о своих словах.

Но они не оскорбились и не обиделись. Стеша подняла голову и со взрослой усталостью в голосе сказала:

– Мы сделали все, что от нас зависело.

«Мать – врач», – вспомнил Илюшин.

Они с Бабкиным вышли в другую комнату.

– Что думаешь? – спросил Сергей.

Макар помолчал, барабаня по подоконнику.

– Что тут думать… Надо взять номер ее телефона у Чухрая и проверить, вот и все. Настя заплатила за неделю вперед, предупреждала, что может уехать раньше… То, что не зашла к детям, действительно странно, но у нее могли быть свои причины. Кто-то позвонил, срочно потребовалось ее присутствие на работе… Мало ли что.

– Она и с тобой не попрощалась.

– Это меня меньше удивляет, – признался Макар. – Мне-то она ничего не обещала. А про рододендрон они точно что-то напутали, он здесь не растет.

– Или она напутала. – Сергей встал. – Я дойду до Чухрая, а ты следи, чтобы они не смылись. Черт их знает, что им еще в голову взбредет. Да! Мне еще надо колышки выдернуть.

– Какие колышки?

– Не важно. Потом расскажу.

«А ведь какую нелепую смерть мог принять», – думал он по дороге к хижине на сваях.

Чухрай воспринял его просьбу без удивления.

– А, они и вас достали!

– Кто?

Лодочник молча отмерил ладонью метр над землей, затем поднял ее чуть выше.

– Не то чтобы достали, – уклончиво пробормотал Сергей.

– Мертвого расшевелят. – Чухрай, кажется, сказал это с одобрением. – Надо у Тимура спрашивать. Хотя, подожди… Я же его в город с утра отправил, он еще, наверное, не вернулся… Дай минуту.

Он ушел в хижину и вернулся с сотовым – старой кнопочной моделью, по экрану которой расползалась паутинная сетка трещин.

– Ловит – и нормально, – отрезал Чухрай, заметив легкую гримасу удивления на лице Сергея. – Это вам все подавай новые модели каждый год. Совсем с ума посходили, в кредиты влезают ради звонилки, в шесть утра очередь занимают. – Он помахал телефоном. – Что человеку нужно? Записная книжка и кнопки, чтобы номер набирать. Все остальное – от лукавого!

Сергею было что возразить на эту экспрессивную речь, но он промолчал, про себя порадовавшись, что с ним нет Илюшина: тот затеял бы с хозяином бурный диспут, а диспутов Сергею не хотелось. Он никогда, даже в юности не чувствовал в себе ни призвания, ни желания переубеждать собеседника в его взглядах, если только речь не шла о Макаре. «Пассионарности в тебе не хватает, Сережа», – изредка говорил Илюшин. Пассионарность или нет, но Бабкин был убежден, что в споре люди выглядят тем глупее, чем меньше им знаком собеседник, а чувствовать себя дураком он не любил.

– Записывай, – сказал Чухрай.

– А был бы у тебя телефон попродвинутей, сбросил бы мне контакт – и все дела, – не удержался Сергей.

– Утомительно пальчиком-то одиннадцать раз на экран нажать, – посочувствовал Гордей Богданович, сверкнув белыми зубами.

Сергей рассмеялся.

– Расскажи потом, как она там, – стерев с лица скептическую ухмылку, попросил Чухрай.

– Что это ты забеспокоился?

– Не я, а вы. Если уж твой башковитый приятель зашевелился, значит, что-то тут и в самом деле нехорошо. Ну, или уж эти двое клопов из вас всю кровь выпили. Тоже вариант.

Сергей пообещал держать его в курсе.

Он медленно побрел обратно. В голове отчего-то застряла фраза о двух клопах. Полклопа, полклопа, почему бы нет… Клопы, лес, финский дот…

Та мелочь, тот обрывок грязного клочка бумаги, опускавшийся на дно, расползшийся до полной нечитаемости написанного, вдруг оказался у него перед глазами.

Это был не текст.

Это была фотография.

– Гордей Богданович, – окликнул Сергей лодочника, скрывшегося в своей берлоге.

– А? Что-то забыл?

Бабкин вернулся к нему, на ходу вытаскивая телефон из кармана.

– Посмотри, пожалуйста, – попросил он, открыв папку с фотографиями. – Это чье?

Он ждал, что Чухрай расхохочется, но тот серьезно изучил снимок и поднял на него удивленный взгляд.

– Ну ты, парень, даешь. Лосиное, чье ж еще. Как можно лосиный помет не опознать?

– Ты уверен? Не лисы?

– Лиса гадит по-другому, – спокойно ответил лодочник. – Как кошка. Если хочешь про барсука заговорить, даже не начинай. Уж поверь: лось это, лось!

– Идиот я, идиот, – в тон ему пробормотал Сергей.

– Похож, – согласился Чухрай.

– А было бы у меня твое старье вместо телефона, черта с два я бы разобрался, – невпопад брякнул разозлившийся Бабкин, которому лодочник попал под горячую руку.

– Это еще почему?

– Потому что он у тебя без камеры!

Он не шел, а ломился через лес, срезая путь, раздраженно отбрасывая ветки, которые лезли в лицо, не обращая внимания на плотные паучьи сети. Надо же было так проколоться! Как последний дурак, ей-богу! А эти двое, Стеша с Егором? Тоже мне, дети большого города! Лосиный помет в лицо не узнали! Чему их учат вообще в этих школах?!

– Лось, как же, – бормотал рассвирепевший Бабкин. – Явился в дот, нагадил и ушел! А рога снял при входе и повесил на гвоздик!

Он купился на примитивный, дешевый прием. Хочешь что-то спрятать, сделать так, чтобы это место обходили стороной – положи поблизости что-нибудь очень противное. Большинству людей трудно преодолеть естественную брезгливость. Сергею однажды довелось найти укрытие, защищенное от любопытствующих дохлой кошкой и человеческими испражнениями; тогда именно он догадался тщательнее осмотреть этот участок лесопарка, наплевав на запах.

Но кошка, по крайней мере, воняла.

Браня себя на чем свет стоит, Бабкин добрался до дота. В можжевельнике кто-то тоненько тенькал, но замолчал при его появлении. «Похоже, там никого».

Он обошел помещения, ежась от сырого холода; почему-то сегодня в доте было особенно промозгло. Убедившись, что внутри пусто, Сергей вооружился фанерным щитом с гиппогрифом и отмел катышки в дальний угол.

Бетонный пол в этом месте раскрошился, и кто-то потрудился расширить длинную щель. Она была забита сухой травой, и, вытащив ее, Бабкин уставился на предмет, который был ему хорошо знаком.