Читать книгу "Человек у руля - Нина Стиббе"

Но продолжим обход нового дома. Там имелась сыроватая ванная комната со стенами в бледно-розовой плитке и темными пятнами на ковровом покрытии у ванны и унитаза. Вот и весь дом. Массивные лестничные ступени шли так круто, что Дебби так и не отважилась забраться наверх, а остальные спускались и поднимались с предельной осторожностью, ухватившись за веревочные перила, чего Дебби, будучи лабрадором, сделать, конечно же, не могла.

Повсюду были встроенные шкафы и полки, имелся и угловой шкаф, треугольный и бесполезный. Садик за домом представлял собой лужайку, на краю которой был похоронен кролик. Мы знали об этом, потому что девочка Лиззи, которая жила здесь до нас, написала об этом в записке. О том, что он здесь похоронен и что его звали Зайка.

В тот первый вечер, до того как мы распаковали вещи, я услышала, как сестра говорит маме:

– У Лиззи глаза на мокром месте.

Вот прямо убила бы ее, потому что после этих ее слов я действительно заплакала и нырнула в мешок, притворившись, будто достаю одежду.

Мама сказала:

– Правда? Может, мне съездить за чоп-суэй?

А сестра добавила:

– Или картошкой фри?

Мама уехала и вернулась с картошкой фри, и мы устроились на полу. Дебби никак не могла успокоиться и бродила кругами. Места для нее было немного. Не было здесь ни кладовки для обуви, ни крылечка. Не было даже места для ее корзинки, и негде ей было вытянуться, как тюленю, негде побыть в одиночестве. Даже садик был крошечный. Не поносишься за пчелами.

Через несколько дней, когда Дебби так и не успокоилась, мы решили, что пора начать ее выгуливать, и это показалось нам странным. Необходимость выгуливать Дебби оказалась минусом. Дебби ненавидела, когда ее выводили гулять, думаю, она стеснялась. Мы тащили ее к прямоугольничку травы, она ее обнюхивала и делала свои дела, а пока мы ждали ее, появлялись другие собаки и делали то же самое, и все собаковладельцы улыбались и кивали головой.

Еще одним недостатком нового дома оказалось то, что к нему прилагалась лишь лужайка с кроличьей могилой. Это было проблемой для двух наших оставшихся пони, Саши и Максвелла (Бильбо и Робби мы продали, и потому они нас не беспокоили).

Нам следовало продать всех пони. Но мы не могли расстаться с Сашей и Максвеллом. Мама сказала, что лишних денег нет, поэтому либо нам нужно найти для них какое-то дешевое пастбище, либо их тоже придется продать.

– Когда есть желание, находятся и возможности, – сказала она.

Мы первым делом отправились к доктору Гёрли. Объяснили, в чем состоит наше затруднение: мы отчаянно хотим продолжать держать пони, но испытываем острую неприязнь к фермам, и нельзя ли держать наших пони в загоне у них, пока мы не найдем хорошую ферму с добрым фермером, который любит животных. Сестра рассказала доктору Гёрли о фермере, который застрелил корову, застрявшую в плуге, и доктор Гёрли сказала: «Боже, какой ужас». Я добавила, что фермеры вряд ли когда-нибудь гладят своих телят и поросят, но моя реплика пришлась не ко времени, потому что я перебила доктора Гёрли, которая сочувствовала застреленной корове, поэтому я рассказала еще о воронах с перьями, смазанными жиром, которых за ноги подвешивали к проволочному ограждению в качестве предостережения. И обо всех утопленных, кастрированных, заклейменных животных. И о мышатах. И доктор Гёрли засмеялась. Доктор Гёрли обладала той уверенностью в себе, которая позволяла ей смеяться над не то чтобы смешными, но, может быть, чуточку преувеличенными высказываниями.

Она, однако, извинилась и сказала, что не хотела смеяться, и все это совершенно ужасно, и мысль, что нам снова придется ступить на землю фермы, для нее невыносима. Она шутила, но не над нами, ей просто нравились наши рассказы, и она сказала, что она лично не возражает против того, чтобы мы держали двух пони в загоне, но не дольше восьми недель, а 50 пенсов в неделю платить не надо. Но сначала она хотела бы уточнить у Шилы. Что она и сделала, а потом позвонила нам и сказала, что хорошо, только не слишком долго, потому что они планируют купить карт. А карты и пони не сочетаются.

Оказалось, что микрорайон «Платаны» – волшебное место. Домики по обеим сторонам изогнутых улочек выглядели в точности как квадратики с треугольничками наверху, которые Джек размещал рядом со своей железной дорогой. И крошечные деревца он ставил, и заборчики. Микрорайон «Платаны» был чистым, уютным и маленьким. Дома были либо очень похожи друг на друга, либо совершенно одинаковые. Некоторые владельцы вносили изменения, чтобы придать дому изюминку, – например, выжигали название на куске дерева.

Наш дом находился по адресу Уиллоу-роуд, дом 28, и никаких изюминок у него не было.

Жильцы микрорайона «Платаны» принимали вещи такими, какие они есть. Если вы украсили дом декоративными ставнями в швейцарском стиле или оснастили дверь чугунной ручкой в средневековом стиле, это прекрасно. Но если дом ваш не совсем в порядке, скажем, окно в зале забито после какого-то происшествия или ссоры или на двери в гараж вмятина после удара, это тоже нормально. Никто не думал, что вам полагается своим домом или поведением украшать чужую жизнь.

Мы оказались в укромном уголке, и никто нас не видел, кроме других жителей Уиллоу-роуд. Никто сюда не приезжал, кроме тех, кто здесь жил, а тех, кто здесь жил, я не считаю, так что никто сюда не приезжал. Никто не слышал, что мы говорим, только жители микрорайона, а они не обращали внимания на нас, и мы не обращали внимания на них. Никто не проходил мимо по дороге в церковь, и никто не заглядывал в окна дома. Никто не парковался рядом, чтобы пойти в кооперативный магазин, или к доктору, или к мяснику, или прогуляться в поле. Как будто мы больше не жили в деревне.

Никто в «Платанах» не располагал деньгами больше, чем прочие, разве что несколько жителей, которые надстроили вторые этажи к своим гаражам, но этими людьми другие жители микрорайона восхищались за то, что у них водятся деньги, и никто не думал о них плохо, и обычно у них было четверо детей или они ждали четвертого, это и оправдывало их стремление обзавестись еще одной комнатой.

Как я уже сказала, кто-то повесил декоративные ставни в альпийском стиле, а кто-то оснастил двери средневековыми ручками. Входная дверь в паре домов была из пупырчатого стекла, а некоторые заасфальтировали газон перед домом, чтобы вместить еще одну машину. И собака мало у кого была.

И никто ни на кого не обращал никакого внимания.

Кое-что посчитав, сестра – которая вырастала чуть ли не в гения математики – показала маме, что даже в более дешевом доме и с новым отношением к жизни денег у нас все равно не хватит. Она сложила все деньги, необходимые для оплаты ипотеки, коммуналки, других счетов, ужинов, школьной формы, газет и прочего, а именно сладостей, вина, виски, сигарет и собачьей еды, и общая сумма, за вычетом прогнозируемого дохода от немногих акций, по которым выплачивали дивиденды, получилась изрядной.

– А что насчет денег от продажи дома? – спросила я. Не то чтобы я не знала ответ, просто я хотела прояснить ситуацию для мамы и напомнить ей, что эти деньги ушли.