Читать книгу "В Калифорнии морозов не бывает - Ирина Волчок"

Я так и сделал. Только, уехав и устроившись, свой телефон я смог сообщить Марку не сразу. У меня ещё довольно долго не было своего телефона.

Не так уж всё радужно оказалось, как говорила Лилия и как казалось мне. Хотя, конечно, нам было всё-таки гораздо легче, чем более поздним эмигрантам. По крайней мере, мне не пришлось работать таксистом или уборщиком на вокзале. Отец Лилии смог обеспечить кое-какие тылы и резервы. Но всё-таки не те, что ожидались.

Да это всё теперь не важно. Мы всё равно разошлись с Лилией через полтора года. В Израиле у меня не было серьёзных перспектив. Как писатель я там был не известен, не нужен и даже нежелателен. Как журналист я не понимал, как все эти газеты и журналы не закроют. Грубая и глупая болтовня, ни о чём, пишут, кто во что горазд. Я стал учить язык, и чем лучше узнавал язык, тем меньше мне всё это нравилось.

И всё время было очень жарко. Там даже осенних дождей не было, даже до нуля температура не опускалась. А я хотел морозов. Я так и жил с мечтой: вот выйду утром — и будет тонкий белый лёд на лужах, я буду идти, проламывая каблуками этот лёд, а морозный воздух остудит мою голову… Ночами мне снилась моя проданная дача. Я был согласен даже на холодную воду, капающую с голых веток, переплетённых над мощённой каменными плитками дорожкой, ведущей к дому. Я проклинал себя за то, что так и оставил на диване подушку с вышитой на ней мордой тигра.

Я и здесь без конца ходил по магазинам, обнюхивал флаконы и пакетики со специями, и здесь продавцы меня сначала подозревали Яхве знает в чём, потом привыкли, встречали как родного. А запах тот я так и не нашёл.

И мама не хотела приезжать. В России было трудно и страшно, но она всё равно не могла уехать. Она говорила: ты теперь устроен, я за тебя спокойна, а мне отсюда нельзя, у меня здесь дом. Какой там дом! Двухкомнатная клетка в панельном доме. Она просто никогда не видела таких квартир, в которых людям не стыдно жить. Я объяснял, уговаривал, просил, но она всё равно приезжать не соглашалась. Я тогда думал: наверное, мама чувствует, что я здесь тоже ненадолго, и своим приездом не хочет осложнять и так непростую ситуацию.

Однажды в Хайфе я случайно встретил бывшего однокурсника, Лёву Цехновичера. Он приехал из Америки, по каким-то своим делам, у него уже приличный бизнес был. Мы разговорились, и он предложил мне написать сценарий фантастического фильма в стилистике «чужих», идея уже была. Гонорар — не миллионы, конечно, но он сказал, что если сценарий понравится тому, кому понравиться должен, то у меня хороший шанс попасть в Америку не как безымянный беженец отовсюду, а как всем очень нужный сценарист. Я согласился.

Через полгода я обосновался в Калифорнии. К счастью, у меня оказались хорошие способности к языкам. Мне даже почти не пришлось учиться на специальных курсах, английский — верней, американский — я без труда выучил буквально за пару месяцев. Может, и не в совершенстве, но вполне достаточно, чтобы писать сценарии для Голливуда. Уже через полтора года у меня был дом, дорогая машина, богатая и влиятельная подружка, работа на бездонный Голливуд, хорошие гонорары, перспективы — ещё лучше, свободный режим, масса полезных и престижных знакомств… да всё, о чём я когда-то мечтал. И многое из того, о чём я по своей совковости даже не догадывался.

А морозов и здесь не было. Вообще зимы не было. Цунами, землетрясения, тайфуны, пожары — пожалуйста, сколько угодно. А морозов — нет, не держим. Два года я видел иней только в холодильнике, и то не слишком много. Холодильник при необходимости размораживался сам, зараза, и в морозильной камере никогда не было приличного инея.

Однажды я сказал об этом по телефону Марку. Он противно захихикал себе под нос и сказал:

— Ну, дорогой, совсем зажрался. А вот у нас кроме инея в холодильнике — вообще ничего. Ты чего мать-то не забираешь? Советую забрать. Уж очень здесь… неуютно.

Я сказал:

— Она не хочет. Я сколько раз хотел забрать, а она упёрлась, как патриотка. Ну, и что мне прикажешь делать?

Марк сказал:

— Приезжай за ней сам. Посмотришь, что здесь как, она на тебя посмотрит, может, договоритесь.

Я спросил:

— А как там у вас погода? Холодно?

Марк захихикал себе под нос и ответил:

— Холодно, дорогой, очень холодно. У нас не Калифорния. Да ещё почти не топят.

Я тогда представил лужи под белым льдом, морозный воздух, первые снежинки, которые садятся на ладонь и сразу исчезают, — и сказал:

— Знаешь, я приеду.

Барбара, моя богатая и влиятельная подружка, помогла мне сделать все необходимые документы очень быстро, я сам не смог бы, я ещё не очень хорошо ориентировался в американских законах и правилах. Я её спросил, сколько это стоило, потому что не хотел оставаться в долгу. Я старался ни у кого никогда не оставаться в долгу, быть должником — это не мой стиль. Барбара ответила:

— Мой сладенький, ты мне ничего не должен. Мне это не стоило ни цента, я просто переспала с одним человеком, и он всё сделал.

Я не решился переспрашивать, хотя не был уверен, что понял всё правильно. Я так и не привык к этому странному американскому юмору, и никогда не знал, шутит Барбара или говорит серьёзно.

Но документы, тем не менее, были готовы, и в конце ноября я полетел в Москву. Мне не было страшно, девяносто первый миновал, и все средства массовой информации всё время трубили о том, что в России крепнет демократия. Я не мог это представить. Но, судя по рассказам нескольких моих знакомых актёров и режиссёров, которые уже ездили в Россию, там по-прежнему было очень бедно и голодно, но не страшно. Даже КГБ упразднили, кто бы мог подумать.

Я взял с собой много багажа, даже пришлось доплатить за груз сверх нормы. Я взял всё, что советовали взять знакомые актёры и режиссёры, побывавшие недавно в России: небольшую аптечку первой помощи, витамины, воду, туалетную бумагу, консервированный компот, копчёную колбасу, хороший шоколад, сигареты, виски… Ещё что-то в этом роде, сейчас уже не помню. Марк говорил, чтобы я не брал лишнего — если будут деньги, то и в России можно всё сейчас купить. Я ему не очень верил. Думал: Марк просто не представляет, что такое «всё». Наверное, до сих пор живёт совковыми представлениями о необходимом и о роскоши. В общем, я вёз два огромных чемодана никому не нужной ерунды. А тёплую одежду и дублёнку, которую специально купил перед отъездом, надел на себя, чтобы не увеличивать багаж. Как выяснилось, и тёплая одежда, и дублёнка тоже были никому не нужной ерундой. В Москве была грязь и слякоть, ветер был холодным, но температура — гораздо выше нуля. Мне показалось, что здесь зимы ни разу не было с тех пор, как я уехал пять с половиной лет тому назад.

Через четыре дня я пожалел, что вообще сюда прилетел. Здесь всё было чужое. Даже мама казалась чужой. Она сразу сказала, что никуда отсюда не поедет. Она сказала, что приватизировала квартиру, и теперь имеет собственное жильё. Я сказал, что у меня в Калифорнии свой дом, и если она захочет, я куплю ей такой же или даже лучше. Она сказала, что квартиры в Москве будут дорожать, что за бесценок продавать свою жилплощадь сейчас она не собирается, через десять лет квартира будет стоить в десять раз дороже, и тогда ей будет не стыдно оставлять такое наследство мне. Я не понял, сколько это будет. Я давно уже не ориентировался в покупательной способности рубля.