Читать книгу "Рогора. Ярость обреченных - Роман Злотников"

Неожиданно справа от себя я замечаю отца, сцепившегося с мечником-серденгетчи. Противник атакует яростно и умело, но отец без труда отражает его атаки, он двигается легко и пружинисто, на чуть согнутых ногах – и как идеально ровно он держит спину, за которую заведена левая рука! Он прячет ее, чтобы не задеть собственным клинком, а сабля буквально порхает в правой, повинуясь самым легким его движениям! Будто молодой фехтовальщик на дуэли, а не воин-ветеран в круговерти жестокой сечи!

Вот враг рубит кылычем от себя, но отец встречает его плоскостью опущенного вниз клинка – и тут же с яростным ревом перевод блок в рубящий удар сверху! Тяжелая елмань рассекает кольчужную бармицу на шее серденгетчи и вгрызается в плоть, наполовину отделив голову. А в следующий миг, оказавшийся слева от отца, враг коротким ударом вонзил ятаган в его не защищенный панцирем бок.

– Не-е-е-ет!!!

Все произошло за считаные мгновения: только что старый барон сразил своего соперника – и тут же получил тяжелую рану. Я бросился к нему, как только увидел опасность, но опоздал на пару шагов. Ени чиры начал разворачиваться на мой крик, но уже не успел поставить защитный блок – и опрокинулся наземь с перерубленным горлом.

– Отец!

Я пытаюсь наклониться к родителю, но успеваю вовремя разогнуться и принять на клинок вражескую атаку. В следующий миг я разглядел лицо напавшего серденгетчи и замер: передо мной стоял Серхат, мой бывший соратник, командир лучников! Да мы же с ним прошли огонь и воду, мы же с ним у одного костра…

Серхат тоже узнал меня и тоже замер. Но через мгновение черты его лица вновь исказились в яростной гримасе, и он стремительно уколол ятаганом вниз, под панцирь…

Сознание пронзила яркая вспышка боли, а в животе будто разгорелся жаркий костер. Невольно упав на колено, я с ужасом взираю на воздетый над головой клинок бывшего соратника, а в следующий миг, завопив от ярости и обиды, выпрямляю руку с все еще зажатым в ней ятаганом. Острие вертикально входит в пах противника, вонзившись в незащищенную плоть, и тут же я выдергиваю его назад. Кровь фонтаном брызнула из страшной раны.

С трудом встаю на ноги, зажимая левой рукой раненый бок. Пальцы ощущают поток горячей крови и еще что-то продолговатое, округлое, склизкое… Кишки наружу. Не жилец… Не стать Ренаре честной женой, не иметь моему сыну отца… Эх, дурак, а ведь мог взять замуж, мог узаконить наследника, было же время…

Перед глазами все плывет, живот нестерпимо горит, конечности немеют… Но взгляд падет на истекающего кровью отца, без сознания распластавшегося у моих ног, и я крепче сжимаю рукоять ятагана. Пусть хоть сколько-то, но буду сражаться! Зубами цепляясь за ускользающее сознание, но еще сколько-то продержусь!

Очередной враг с оттягом рубит саблей, широко раскрывшись при атаке, встречаю ее ударом клинка навстречу, и, превозмогая боль, прыгаю вперед, легко чиркнув лезвием ятагана по открытому горлу. Кажется, это ополченец-азеп… Укол следующего сбиваю ударом сверху, рублю наискось открывшееся лицо… Что-то словно обожгло левую щеку и правую, вооруженную руку – елмани вражеских сабель задели вскользь… Блок плоскостью ятагана – и тут же левый бок пронзает острая боль: чей-то клинок вонзился в плоть, проломив панцирь… С ревом разворачиваюсь, колю навстречу, целя в живот не успевшего отскочить врага…

Алес Саг по прозвищу Кремень, десятник алебардщиков

– Склонить алебарды! Копейные острия в сторону всадников, древки на плечи третьей шеренги!!!

Команда выходит чрезмерно громкой, я буквально сорвал голос, когда хватило бы окрика в два раза тише. Но сейчас при виде накатывающей на нас волны тяжелых всадников, построившихся клином, острие которого нацелено в сторону моего десятка, – мне хочется закричать. Закричать дико, яростно, обреченно, собственно, как сейчас – пусть и в форме команды. Между тем бойцы моего десятка не могут даже выпустить свой страх через простой крик!

Н-да… Вообще-то баталию и создавали для того, чтобы сдержать таранные удары латной конницы плотным строем пехоты, ощетинившимся пиками. И между прочим, сдерживали – не раз, и не два, и даже не три сдерживали, вытеснив в итоге рыцарскую конницу с поля боя. Вот только баталия всегда выживала за счет глубины построения: обычно самые тяжелые атаки панцирных всадников едва ли достигали половины шеренг. Весьма оптимистично – если ты боец задних рядов. Однако когда стоишь в самом начале фаланги, всего в четвертой шеренге… Я не говорю уже о первой, воины которой опустились сейчас на одно колено и воткнули пики в землю, склонив их в сторону врага, второй и третьей – их бойцов мы называем смертниками. Сейчас я удивляюсь, как и ради чего они продолжают стоять в строю, ожидая накатывающую на нас конную массу панцирных мамлеков…

Почва под ногами дрожит, будто при землетрясении (пару раз сталкивался с их отголосками в предгорьях), а всадников врага столь много, что они, кажется, заполонили собой весь горизонт, все обозримое пространство! Хотя на деле мы просто не можем оторвать глаз от неотвратимо накатывающей на нас волны панцирной кавалерии. Множество знамен, развевающихся на ветру за спинами самых знатных воинов султаната, целый лес пик и копий… Кажется, что противопоставить такой силе просто нечего!

Хотя почему нечего? Наш строй словно ощетинившийся иглами еж, опасен жалами сотен граненых и листовидных копейных наконечников, закрепленных на длинных древках. Все что сейчас требуется от меня как от воина – это покрепче упереть алебарду в землю, да встретить врага листовидным острием, закрепленным на самой ее верхушке.

И ждать, когда масса конницы сомнет нас, затоптав копытами тяжелых жеребцов.

Но вместе со страхом в груди разгорается костер жгучей ненависти. Сейчас во весь опор на баталию несутся враги – враги, лишившие меня Родины и разлучившие с семьей.

Где сейчас Веса и малыши, что с ними? Сумели ли бежать, вовремя осознав опасность наступления мамлеков, или остались на разоренной земле, ожидая прихода голодной зимы? Прошли ли через горный проход – или остались у Львиных Врат, в куче тел мучеников, безжалостно изрубленных заурцами? И если они все-таки оставили Рогору и прячутся в огромном лагере беженцев – хватает ли им еды, не болеют ли дети? Ведь многие в лагере терпят большую нужду, голодают, а дикая скученность порождает тяжелые болезни… Искать их не было никакой возможности – враг находился слишком близко.

Но все это мелочи по сравнению с тем, что случится, если заурцы возьмут сейчас верх. Мы уже видели, как они поступают с женщинами и детьми, там, на огромном, неубранном кладбище в предгорьях Каменного предела.

Противник стремительно сокращает разделяющее нас расстояние, бросив коней в галоп. Кажется, я уже способен различить лица врагов… Сзади раздается гулкий залп – да так громко, будто стреляли над самым ухом! – ударивший в густую массу конницы. На моих глазах первые ряды заурцев опрокидываются под копыта следующих сзади, находя под ними смерть, но и стоптавшие соратников воины во множестве гибнут при падении уже своих скакунов, поломавших ноги.