Читать книгу "Преступления прошлого - Кейт Аткинсон"

— А почему снова начал?

Джексон пожал плечами:

— Годовщина.

— Хорошая, видать, дата.

Джексон невесело рассмеялся:

— Нет, не хорошая. Тридцать три года, даже и не круглая. Тридцать три года, как умерла моя сестра.

— Мне жаль.

— Думаю, это просто была последняя капля. В этом году ей бы исполнилось пятьдесят. На этой неделе. Завтра.

— Ну, тогда другой разговор, — сказала Ким, будто это все объясняло.

Она дала ему прикурить от тяжелой золотой зажигалки, на которой была гравировка кириллицей.

— Только не говорите мне, что это «Из России с любовью».

Ким Строн рассмеялась:

— Намного непристойнее.

— У вас, случайно, нет соображений, кто мог захотеть убить Лору? Любая идея, пусть самая неправдоподобная.

— Я уже сказала, она была милой, приличной девушкой, у таких обычно врагов нет.

Джексон достал фотографию желтого свитера для гольфа и протянул Ким. Она взяла ее и внимательно изучила. И вдруг ее лицо перекосилось.

— Боже милостивый!

— Вы его узнаете?

Ким одним глотком допила джин и, сделав долгую затяжку, погасила окурок. У нее в глазах стояли слезы, но голос дрожал от злости.

— Как же я сразу не подумала про этого ублюдка.

Они доехали до Бамбрэ, и он повел Марли прогуляться по длинному пляжу. Он остался в ботинках и в носках (как старый хрыч, как его отец), а вот Марли закатала свои клетчатые бриджи и носилась туда-сюда в прибое. На замок они смотреть не пошли, хотя он был как-то связан с Гарри Поттером и поначалу вызвал у Марли живой интерес. Джексон пропускал мимо ушей ее бесконечную болтовню про Гарри Поттера (у него в детстве волшебников не было, и он не улавливал всей прелести), равно как и шедевры Кристины и Джастина,[120]и неотличимых друг от друга подростковых групп, диски которых она взяла с собой, и установил правило — музыку ставить по очереди.

Большую часть времени Марли сидела уткнувшись в мобильный телефон цвета Барби, который он ей купил. Всю дорогу она набирала сообщения подружкам. И о чем эти дети пишут друг другу? Вместо того чтобы пойти в замок, они ели в машине рыбу с жареной картошкой, политую уксусом, и смотрели на море (как пенсионеры), и Марли сказала: «Здорово как, пан», а Джексон ответил: «Да уж».

Предполагалось, что он возьмет Марли на последние две недели школьных каникул, но ему позвонила Джози: «Слушай, друзья Дэвида предложили нам свое шале в Авориазе на неделю, и мы подумали, что неплохо бы поехать только вдвоем». — «Чтобы твоя дочь не мешала вам трахаться?» — спросил Джексон, и Джози бросила трубку. Только с третьего захода они смогли более-менее цивилизованно обсудить эту тему. Естественно, у Дэвида есть друзья в Авориазе, кто бы сомневался. Не зря же Авориаз рифмуется с «пидорас».

Джексон вытряхнул корытца из-под картошки чайкам, тут же вспомнив сцену из «Птиц»,[121]и вырулил на дорогу, прежде чем «пунто» утоп в птичьем дерьме.

— Мы домой?

Марли ела мороженое-рожок, таявшее быстрее, чем она успевала с ним справиться. Обивка «пунто» покрывалась липкими пятнами. Что ж, машина из проката — это, пожалуй, не так уж и плохо.

— Папа?

— Что?

— Я спросила, мы домой?

— Да. Нет.

— Так да или нет?

Они остановились на ночь в захудалой, но, похоже, лучшей в его родном городе гостинице. В окне горела красная неоновая надпись «Есть места», что напомнило Джексону бордель. Поездка получилась утомительнее, чем он рассчитывал, — мимо наводящих тоску постиндустриальных пустырей, по сравнению с которыми Кембридж казался сущим раем. «Никогда не забывай, что Маргарет Тэтчер сделала с твоим родным краем», — сказал Джексон дочери, и та ответила: «Угу, не забуду» — и с хлопком открыла трубочку драже «Смартиз». Пять фунтов Ким Строн были полностью оприходованы в магазине на последней заправке.

Гостиницей заправляла женщина с острыми чертами лица, миссис Брайнд, которая с сомнением посмотрела на Марли, а затем, недобро уставившись на Джексона, сообщила, что «остались только номера с одной кроватью». Джексон был наполовину уверен, что она вызывает полицию нравов в тот самый момент, когда они входили в унылую комнату, где обои и шторы за долгие годы насквозь пропитались никотином. Хороший способ вызвать у человека отвращение к курению. Надо бросать, завтра же. Или послезавтра.

Утром миссис Брайнд пристально изучила Марли на предмет расстройства или непотребного обращения, но та бодро хрустела над тарелкой «Фростиз» — хлопьев, изгнанных из дома Дэвида Ластингема, где предпочитали мюсли. Покончив с хлопьями, Марли принялась за скользкую яичницу, поданную с жестким куском грудинки и одинокой, неприличного вида сарделькой. Джексон представил, каким будет его утро во Франции, как он продляется в деревенскую булочную за теплым багетом и сварит эспрессо из свежемолотого кофе. Пока же он обходился кислой растворимой бурдой с парой таблеток нурофена, потому что ко-кодамол закончился. Он уже не понимал, что именно у него болит: зуб, голова или фингал-сюрприз от Дэвида Ластингема. Болело как-то везде.

— Не стоит пить таблетки на голодный желудок, — неожиданно изрекла миссис Брайнд и подтолкнула к нему тарелку с тостами.

Когда они снова забрались в «пунто» и поехали по городу, зарядил дождь. Внутри у Джексона нарастала свинцовая тяжесть, но ни пакостная погода, ни дешевый кофе не были тому причиной.

— Ты в порядке, милая?

— Да, папа.

Он заехал на заправку и наполнил бак «пунто», вдыхая успокаивающий запах бензина. Перед магазинчиком стояли ведра с цветами, но выбирать особенно было не из чего: большие розовые ромашки ненатурального вида, яркие георгины и охапки гвоздик. Он вспомнил прочувствованное высказывание разводившейся клиентки Тео: «Он дарит мне гвоздики, а гвоздики — убожество, это знает любая женщина, как же он не понимает?» Джексон знаком подозвал Марли и попросил ее выбрать. Она без колебаний ткнула в георгины. Георгины всегда напоминали Джексону о садовых участках, где его отец проводил большую часть свободного времени. Мать Джексона говорила, что у него сарай обставлен лучше, чем их дом. Сады-огороды остались в паре кварталов позади, а если свернуть налево на следующем перекрестке, то будет улица, где Джексон жил с девяти до шестнадцати лет, — но они не свернули налево, и Джексон не стал говорить об этом Марли.

Джексон десять лет не бывал на этом кладбище, но дорогу не забыл. Этот путь навсегда врезался в его память. Было время, когда он приходил сюда чуть ли не каждый день, давным-давно, когда умершие были единственными, кто его любил.