Читать книгу "Всегда возвращаясь домой - Урсула Ле Гуин"

— Я уже взрослая, — твердо сказала я, — и сама принимаю решения. Я пойду с тобой.

— Но ты же, наверно, должна спросить людей из своего Дома?

— Им я скажу о своем решении. А спрашивать я должна только тебя одного! Возьмешь меня с собой?

Больше всего на свете мне не хотелось, чтобы он шел к дому Высокое Крыльцо, к моей матери. Я словно старалась собою подменить ее. Тогда я этого еще не понимала, но бессознательно действовала именно так. Отец некоторое время раздумывал, глядя через Долину на далекую Гору Души — вулкан с ровной плоской вершиной. Дымок над ней был слабо окрашен в розовый цвет. Наконец он сказал:

— Мне, наверно, нужно все-таки попросить Ивушку отпустить тебя со мной. А это действительно правда? То, что она не станет говорить со мной?

— Это правда, — искренне откликнулась я.

— И правда, что ты ждала меня? — сказал он, снова внимательно на меня глядя.

— Дай мне имя, — потребовала я. Он понял не сразу, но потом надолго задумался и наконец проговорил:

— Хочешь такое имя: Айяту?

— Хорошо, отныне мое имя Айяту, — сказала я. Я тогда даже не спросила, что значит это слово; для меня в тот миг оно означало доброту отца и мою собственную свободу.

Уже потом, когда я научилась говорить на его языке, я узнала, что айяту означает примерно «удачно родившаяся женщина» или «женщина, рожденная быть выше других». Это имя часто давали в семье моего отца. Его же собственное имя было Тертер Абхао, и, приняв имя своего отца, как то делают дочери и сыновья настоящего мужчины, принадлежащего народу Кондора, я стала теперь Тертер Айяту.

— Когда вы отправляетесь? — спросила я отца.

Вместо ответа он спросил:

— Ты умеешь ездить верхом?

— Да, на осле, — сказала я. — А раньше я часто ездила вместе с тобой на твоем коне.

Он снова долго смотрел на крыши домов Синшана, потом сказал:

— Верно. Во время всех последних войн я вспоминал об этом. Много, много раз вспоминал. Маленькую девочку, что сидела передо мной в седле. И те дни здесь, в Долине, — это лучшие дни моей жизни. И не повторятся больше никогда!

Я молчала, и он сказал:

— Я приведу тебе лошадь. Встретимся на восходе солнца, послезавтра. Здесь. — Он указал на мост, где мы с ним встретились. — А в этот город я не пойду! — вдруг вырвалось у него. Его печаль и любовная тоска превращались в гнев и желание поскорее уйти. Он проделал долгий и трудный путь, надеясь увидеть свою жену, но так и не пошел повидаться с нею. В течение своей долгой жизни потом я часто вспоминала, как мы сидели с ним тогда на склоне холма, и все пыталась понять, почему мы говорили и вели себя так странно. Мы оба словно были больны, и болезни наши говорили за нас друг с другом. Мы вроде бы должны были выбирать сами, однако выбор совершался без нашего участия. Я льнула к нему, хотя более сильной из нас двоих была именно я.

— Скажи им, что собираешься уехать со мной, — проговорил он. — Если они позволят это тебе, сразу же уходи из дому. Отправляйся в свою хейимас. Учти: это будет долгое путешествие, и ты, может быть, много лет не сможешь побывать здесь, дочка.

Он был прав, и я поступила так, как он мне велел. Через день, едва лишь забрезжил рассвет, бабушка отправилась в нашу хейимас со мной вместе. Мы наполнили бассейн водой и спели песнь Возвращения. Она синей глиной с берега Ручья Синшан нарисовала знаки хейийя-иф у меня на щеках. Мы с ней вышли из хейимас, когда в небе уже полыхала заря. Мать ждала нас на центральной площади вместе с Утренним Жаворонком и Сверчком. Все они пошли к мосту со мной вместе; однако на этот раз мы не стали приседать на корточки, мочиться и смеяться перед прощанием, потому что Кондор уже ждал меня верхом на своем огромном коне. Те, кто провожал меня, остановились у начала моста. Я быстро обняла их всех и побежала по мосту к отцу. Он смотрел на мою мать, но она отвернулась и на него даже не взглянула. Потом он помог мне взобраться на лошадь, которую привел для меня, и мы отправились в долгий путь через поля Синшана.

Дом Воссоединения, где мы учились, как нужно готовиться к смерти, в тот год был построен на внутренней стороне горы, среди садов, там, где Ручей Хечу встречается с Ручьем Синшан. Мы проехали мимо этого Дома, как раз когда над окружавшими Долину вершинами показалось солнце. Я на ходу спела солнцу хейю. Миновав виноградники, мы выехали к Старой Прямой Дороге и двинулись по ней дальше на северо-запад до Ама Кулкун. Лошади бежали быстро. Отец привел для меня гнедую кобылку, не такую высокую и более изящную, чем его мерин. Он все время держался со мною рядом, был очень внимателен и подсказывал, как лучше держать колени и как пользоваться поводьями и стременами. На лошади в седле ехать было куда легче, чем на осле да еще охлупкой; спины у ослов костлявые, а нрав упрямый. Моя же кобылка вела себя достойно и была очень послушной, а седло — удобным. Еще до полудня мы миновали Телину, потом Чукулмас и Чумо и даже Кастоху. Когда мы свернули на Горную Дорогу, над перистыми травами сверкая взметнулся Большой Гейзер. Сердце перевернулось у меня в груди при виде этого зрелища. Я вспомнила старика, что подарил мне целебную песню. Но тут же постаралась выкинуть из головы все мысли и о старике, и о песне. Мы перебрались на другой берег Великой Реки На по Дубовому Мосту, и я про себя провозгласила ей хейю. У подошвы Ама Кулкун нас поджидали пятеро всадников и две запасные оседланные лошади; люди Кондора приветствовали отца. Мы остановились в дубовой роще Тембедин, чтобы поесть, а потом начали подъем по дороге, ведущей к Чистому Озеру. На развилке, где дорога на Вакваху и к Истокам Реки На уходила влево, мы поехали вправо, вдоль полотна рельсовой дороги до городка Метули, и там свернули на более короткую дорогу.

Незадолго до наступления ночи мы остановились, чтобы разбить лагерь в дубовом лесу, и отец, смеясь, вынужден был сам снимать меня с лошади. Ноги и ягодицы у меня совершенно одеревенели и вскоре начали невыносимо болеть. Люди Кондора немножко подшучивали надо мной, но очень осторожно. Они обращались со мной вроде бы как с ребенком, но в то же время с каким-то подобострастием, что ли; и они шлепали себя по лбу рукой, когда заговаривали со мной, точно так же, как при обращении к моему отцу. Мы вдвоем сидели немного в стороне от остальных и бездельничали — ждали, пока наши спутники разожгут костер, приготовят обед и постелят нам постели.

Поев, я немножко поговорила со своей кобылкой. Теперь и я пропахла конским потом; мне этот запах нравился, как нравилась и моя лошадка. Мне еще никогда не удавалось так легко с кем-нибудь подружиться. Отец долгое время беседовал с одним из своих людей, который завтра должен был отправиться совсем другим путем, и давал ему различные поручения; их было, пожалуй, чересчур много, чтобы сразу все запомнить и удержать в голове. Отец заставил гонца повторить все, что ему было ведено, и они все еще, по-моему, занимались этим, когда я вернулась к костру. Было ужасно скучно слушать их разговор, поскольку языка Кондора я не знала. Наконец, когда отец отпустил этого человека, я спросила его: