Читать книгу "Инкогнито. Тайная жизнь мозга - Дэйвид Иглмен"

Кроме того, понимание работы мозга позволяет создать более просвещенную судебную систему. Мы сможем заменить проблемное понятие наказуемости практической перспективной системой коррекции («Что с этим человеком делать дальше?») вместо ретроспективной («Насколько велика его вина?»). Лучшее понимание нейробиологии может привести к лучшей социальной политике. Но что это означает для понимания наших собственных жизней?

Самопознание

Не стоит нам следить за Богом век. Знать нужно человека, человек.

Александр Поуп[308]. Опыт о человеке. Эпистола II

Утром 28 февраля 1571 года, в тридцать восьмой день рождения, французский юрист Мишель де Монтень решил радикально поменять свою жизнь. Он бросил прежнюю деятельность[309], собрал в башне своего огромного имения библиотеку в тысячу томов и провел остаток жизни за написанием эссе на сложную, изменчивую и многообразную тему, которая интересовала его больше всего: он сам. Прежде всего он сделал вывод, что самопознание — тщетная затея, поскольку его «я» постоянно меняется и опережает надежное описание. Однако это не помешало ему в поисках, и заданный Монтенем вопрос находил отклик в течение столетий: que sais-je? (что я знаю?).

Это был хороший вопрос, и он остается таким до сих пор. Наше исследование внутреннего космоса определенно избавило нас от первоначальных незатейливых интуитивных представлений о познании себя. Мы видим, что самопознание требует столько же работы снаружи (в форме науки), сколько и изнутри (самоанализ). Это не означает, что мы не можем вырасти при самоанализе. В конце концов, мы можем научиться обращать внимание на то, что мы реально видим снаружи, как это делает художник, и мы можем более внимательно относиться к внутренним сигналам, как это делают йоги. Но у самоанализа существуют границы. Просто подумайте о том, что ваша периферическая нервная система пользуется ста миллионами нейронов для управления деятельностью в вашем кишечнике (так называемая энтеральная нервная система[310]). Сто миллионов нейронов, и никакой самоанализ не может их коснуться. Вероятнее всего, вы и не желаете этого. Лучше пусть она работает как автоматический оптимизированный аппарат, который пропускает пищу по вашему кишечнику и дает химические сигналы для управления этой пищеварительной фабрикой, не спрашивая вашего мнения по этому вопросу.

Кроме отсутствия доступа, может существовать даже предотвращение доступа. Мой коллега Ред Монтаг однажды высказал догадку, что у нас, возможно, есть алгоритмы для защиты от самих себя. Например, компьютеры имеют загрузочные сектора, которые недоступны для операционной системы: они слишком важны для работы компьютера, чтобы другие системы высокого уровня находили туда пути и получали туда доступ при каких бы то ни было обстоятельствах. Монтаг заметил, что каждый раз, когда мы пытаемся думать о себе слишком много, мы склонны «исчезать» — и, возможно, из-за того, что слишком близко подбираемся к загрузочному сектору. Как писал больше века назад Ральф Уолдо Эмерсон[311], «все отсекает нас от нас самих».

Значительная часть того, чем мы являемся, остается за пределами нашего мнения или выбора. Представьте попытку изменить свое чувство прекрасного или ощущение привлекательности. Что произошло бы, если бы общество попросило вас развивать и поддерживать влечение к человеку того пола, к которому вас сейчас не влечет? Или к человеку за пределами возрастного диапазона, который вас сейчас интересует? Или вообще к существу не вашего вида? Смогли бы вы сделать это? Сомнительно. Самые фундаментальные ваши побуждения вшиты в ткань вашей нервной системы, и они недоступны для вас. Вы считаете, что одни вещи привлекательнее других, и не знаете почему.

Не только энтерическая нервная система или ощущение привлекательности — почти вся ваша внутренняя вселенная является для вас чужой. Идеи, приходящие вам в голову, мысли во время мечтаний, причудливое содержание снов — все они подаются вам из незримых внутричерепных пещер.

Что все это означает для греческого совета γνῶθι σεαυτόν — «Познай самого себя», написанного на видном месте на стене храма Аполлона в Дельфах? Можем ли мы познать себя глубже, изучая свою нейробиологию? Да, но с определенными оговорками. Перед лицом глубоких загадок квантовой физики Нильс Бор однажды заметил, что понять структуру атома можно только изменением определения слова «понять». Да, никто больше уже не может рисовать изображения атома, но зато теперь можно предсказывать его поведение в экспериментах с точностью до четырнадцати десятичных знаков. Утерянную гипотезу заменило нечто более богатое.

Равным образом и познание себя может потребовать изменения определения глагола «знать». Познание себя сейчас требует понимания, что сознательный «я» занимает только маленькую комнатку в особняке мозга и очень слабо контролирует реальность, для него сконструированную. Призыв познавать себя нужно рассматривать по-новому.

Предположим, вы пожелали узнать больше о древнегреческой идее познать себя и попросили меня объяснить ее подробнее. Вряд ли будет много пользы, если я скажу: «Все, что вам нужно знать, — это набор букв: γ ν ῶ θ ι σ ε α υ τ ό ν». Если вы не умеете читать на греческом языке, это всего лишь произвольные формы. И даже если вы умеете читать по-гречески, в идее есть намного больше, нежели только эти буквы: вы хотели бы знать культуру, откуда произошла фраза, акцент на самоанализе, предложение о пути к просвещению[312]. Понимание этой фразы требует больше, чем просто изучения букв. В точно такой же ситуации мы оказываемся, когда смотрим на триллионы нейронов и секстиллионы путешествующих белков и биохимических веществ. Что означает «знать себя» с этой абсолютно незнакомой точки зрения? Как мы вскоре увидим, чтобы познать себя, нам необходимы данные нейробиологии, но нужно и многое другое.