Читать книгу "Последний Намсара: Боги света и тьмы - Кристен Сиккарелли"

Торвин дотронулся до узла ее пояса. Она не шевельнулась, и тогда он придвинулся ближе. Его пальцы дрожали, когда он развязывал пояс. Мокрый шелк скользнул по ее талии, ткань ослабла, и она вздохнула.

Пояс упал на землю. Торвин стянул полупрозрачную вуаль с ее плеч. С легким шорохом она опустилась на землю рядом с поясом.

Аша по-прежнему не двигалась. Он коснулся ее запястий, потом локтей и осторожно развернул лицом к холщовой стене шатра. Она медленно собрала мокрые волосы, рассыпавшиеся по плечам, скрутила их жгутом и перекинула за плечо.

Торвин начал расстегивать крохотные хрустальные пуговки на ее спине. Вязкая, тяжелая тишина растеклась по шатру и завибрировала в воздухе. Аша не выдержала первой.

– Спасибо, – быстро произнесла она.

Он вздрогнул от неожиданности и костяшками пальцев коснулся ее голой кожи. Сердце Аши подпрыгнуло и понеслось, как ветер по пустыне.

– Не за что, – тихо откликнулся он.

Когда платье свободно повисло на плечах, обнажив ее спину, Аша почувствовала взгляд невольника, скользящий по ее телу. Он словно ощупывал выступающие позвонки, изучал торчащие лопатки и изгиб поясницы.

– Готово, – расстегнув последнюю пуговицу, сказал он. – Ты свободна.

Аша повернулась, прижав локти к груди и придерживая спадающее платье. Пляшущий в лампе огонь осветил его лицо; тени легли на скулы, вычертив их абрис. Ее взгляд остановился на губах и выпяченном подбородке.

Что она почувствует, если прижмется губами к его губам? Если подойдет близко-близко? Если кинется к нему на шею прямо здесь, в этом шатре?

Словно прочитав ее мысли, Торвин не мигая смотрел ей в лицо.

Она отвернулась, спрятав изуродованную сторону.

– Почему ты все время отворачиваешься?

Она промолчала, и тогда скралл стянул с себя рубашку. Острое чувство захлестнуло Ашу – похожее на то, что она чувствовала, сидя на спине Кодзу, когда тот с огромной высоты внезапно устремлялся вниз. Торвин бросил рубашку под ноги и повернулся к ней вполоборота, выставив напоказ свои заживающие багровые шрамы.

– Тебе противно на них смотреть? – спросил он, холодно глядя ей в глаза.

Аша втянула воздух.

– Что? Вовсе нет.

– Тогда почему ты думаешь, что мне неприятно смотреть на твои?

«Вот только ты никогда не гордился своими шрамами», – подумала Аша.

А она любила свои, потому что ей казалось, что отец тоже ценит их. Эти шрамы оправдывали убийства драконов. Но отец лгал ей снова и снова, а она продолжала приносить ему их головы. Вот что видела Аша сейчас, когда смотрела на свои увечья.

Слезы выступили у нее на глазах, и она закрыла лицо руками.

– Аша…

Она молча замотала головой, а Торвин обнял ее за плечи, окутав теплом своего тела. Он не произнес больше ни слова, лишь прижался щекой к ее волосам и держал в объятьях, поглаживая по спине. Она дала волю слезам.

– Я чуть не убила Кодзу, – всхлипывая, бормотала она. – Чуть было не уничтожила древние напевы.

– Ты хотела это сделать?

– Нет… я…

Его рука остановилась. Он отнял ее ладони от заплаканного лица.

– Расскажи мне.

Она рассказала ему все, всю правду: что случилось в тот день, когда Кодзу обжег ее, и потом, в окружении какой лжи жила все это время, сколько драконов убила. И ради чего? Ради одобрения тирана, отца, который никогда по-настоящему не любил ее.

Торвин снова прижал ее голову к своей груди, и так они простояли, пока Аша не успокоилась.

– Оставайся здесь на ночь, – наконец сказал он. – Здесь спокойно и тихо, и ты сможешь как следует отдохнуть. Это лучше, чем возвращаться в лагерь.

– Здесь? – она утерла слезы. – В твоем шатре?

– Только на одну ночь.

Он подобрал рубашку и натянул ее, а затем вытащил из стопки одежды еще одну и протянул Аше.

– Я переночую снаружи.

– Торвин…

– Мне нравится спать под звездами, – он не дал ей договорить и взялся за лютню. – И, потом, я мало сплю: ночные кошмары, помнишь?

Но, перед тем как выйти из шатра и оставить ее одну, он остановился и обернулся.

– Тебе совсем не обязательно возвращаться, если ты этого не хочешь…

Она нахмурилась.

– Мы можем покинуть Расселину, прямо сегодня.

– И куда мы пойдем?

Губы Торвина чуть скривились в легкой ухмылке.

– Куда угодно. На край света.

От его улыбки что-то затрепетало у нее внутри. Но Аша быстро взяла себя в руки. Сбежать? Нет.

Она понимала его желание навсегда избавиться от преследований Джарека, вот только командующий никогда не остановится. А остальные? Дакс и Сафира? Она не может предать их и оставить сражаться в одиночку.

Аша шагнула к нему.

– Я не могу. Все, кого я люблю, сейчас в этом лагере.

«И лживый тиран правит Фиргаардом».

– Все, кого ты любишь, – повторил Торвин.

Он застыл перед выходом из шатра, как бы чего-то ожидая. Но Аша не знала, что еще он хочет от нее услышать. Огонь в его глазах погас.

– Отдыхай, – сказал Торвин и, не глядя на нее, ушел в темноту ночи.

Аша смотрела на полог шатра, колыхнувшийся за ним следом, пока ее снова не начал бить озноб. Она вспомнила, как оставила его на поляне, возле ручья. Как и тогда, сейчас между ними снова повисла какая-то недосказанность, словно их отношения были ковром, который порвался и нуждался в починке.

Она сняла свое мокрое платье и свернула его в узел. Рубашка Торвина приятно согревала тело, хотя была ей велика.

Забравшись в постель, Аша долго ворочалась, не в силах прогнать рой навязчивых мыслей, кружащихся в голове. Снаружи тихо зазвучала мелодия, заставившая ее замереть.

Торвин наигрывал знакомый мотив на лютне. Он напевал его себе под нос, когда зашивал рваные раны у нее на боках. Теперь эта мелодия звучала более полно, но все же не была окончательно завершена. Она обрывалась, и спустя минуту Торвин начинал ее заново.

Аша представила его руки и проворные пальцы, которые трогали струны лютни так же уверенно, как накладывали лечебную мазь или зашивали разорванную кожу. Они извлекали из инструмента звуки с той же легкостью, с какой расстегивали пуговицы ее платья.

Сглотнув, Аша представила, что могли бы эти руки сделать дальше: стянуть платье с ее плеч, прикоснуться к ее голой коже. Она закрыла глаза, пытаясь освободиться от наваждения, прекрасно понимая всю опасность, которую оно несет. Но образы становились все ярче и без остановки проносились в сознании.