Читать книгу "Рыбак - Джон Лэнган"

– Без обид, – произнес я, – но как ты ему поможешь, Дэн? Это ведь не просто какая-то там упрямая рыбина. Черт, я не знаю, можно ли назвать то, на что он замахнулся, рыбалкой. Не знаю, как это называется.

– Ему нужна сила, – сказал Дэн, – и я могу ее дать.

– И как же?

Его взгляд забегал.

– Есть способы.

Мне почему-то вспомнился скорбящий муж из рассказа Говарда, что умер, выблевывая черную воду, в которой плавали одноглазые головастики.

– Значит, он получит твою силу, а ты получишь…

– Мою семью.

Наверное, было грубо задавать подобный вопрос в их присутствии, но я не удержался:

– А ты уверен, что это твоя семья?

– Ты о чем это? – спросил он возмущенным голосом. Его черты собрались в гримасу мимолетного недоверия – будто я зацепил ненароком некое сомнение, которое испытывал сейчас и он сам. – Ну да, они выглядят немного иначе, но разве не об этом нам всегда твердили, что после смерти мы все обретаем новую форму?

– Не думается мне, что церковники имеют в виду что-то подобное.

– Ну, раз они ничего из этого не смогли предугадать – грош им всем цена, верно?

Наверное, была в его словах крупица здравого смысла – хотя, как мне казалось, Дэн скорее убеждал себя в том, что самая заветная его мечта наконец сбылась.

– И все-таки, дружище…

– Эйб! Мэри ведет себя с тобой так же, как раньше?

– Ну… да.

– Тогда что тебе еще надобно?

Действительно, всё, что мне было нужно, – не видеть то другое, нечеловеческое лицо с плоским носом, не чувствовать ту перепончатую когтистую лапу у себя на груди. Не видеть преображение Мэри в изуродованный оживший труп, кричащий на юного призрака старика-бородача, привязанного к валуну. И я почти выложил Дэну все это, но что-то в лицах Софи и мальчиков, своего рода настороженность, предостерегло меня.

– Не знаю, Дэн, – сдался я.

– Все это трудно, – покивал он, – я понимаю. Но ведь и ты можешь внести свой вклад!

– Вот как?

Оставив свое семейство, Дэн подошел ко мне.

– Ты смог бы вернуть Мэри. И все те годы, прожитые без нее, тоже.

– Смог бы, – эхом откликнулся я, глядя на нее, сидящую спиной ко мне, лицом к океану тьмы и его чудовищному обитателю. – И что же мне нужно сделать?

– Как я уже сказал, Рыбак слаб.

– И ему нужна моя сила.

– Именно.

Я подумал над его предложением – я бы солгал, сказав, что сразу отверг его. Но кем бы ни была эта Мэри, до моей настоящей Мэри ей было далеко. И я был уверен в том, что Софи и близнецы, сидящие на камнях, не были Софи и близнецами Дэна. Может быть, это все не имело значения, может быть, этого было бы вполне достаточно. Отдать Рыбаку душу – и жить с этим отголоском моей умершей жены. Может быть, я бы даже ничего не почувствовал, не заметил бы перемен, будучи в плену заманчивой иллюзии. Когда-то давно, когда горе мое было столь же сильным, сколь горе Дэна, я бы согласился на все без раздумий.

Но теперь все было иначе.

И потому я покачал головой и сказал:

– Нет, Дэн. Боюсь, что нет.

– В смысле? – спросил Дэн. – Почему это нет?

– Мне хватило этого краткого свидания с Мэри. Я оценил его по достоинству. Но теперь пришло время вернуться назад.

– Ты… ты это серьезно? Тут – твоя жена, она сможет вернуться к тебе!

– Я прекрасно понял, что мне тут предлагают.

– Тогда как ты можешь отказаться?

– Я встречусь с ней, когда придет мое время. Так будет лучше.

– Но…

– Ты хочешь остаться здесь. Я понял.

– Ты можешь ему помочь!

– Боюсь, ему придется справиться без меня.

– Но ты бы здорово помог мне!

– Мне кажется, Дэн, у тебя и так теперь есть все, чего ты хотел.

– Все дело в Рыбаке! – выкрикнул он в отчаянии. – Того, что я дам ему, может быть недостаточно! Если ему понадобится собрать все силы воедино, я могу потерять и Софи, и мальчишек, но нет, Эйб, только не снова! Меня едва не убила первая их утрата – вторую я просто не вынесу. Если ты присоединишься к нам…

Я глянул на плененного Рыбака. Его кожу обесцветила и обглодала соленая вода, в его косматой бороде ползали какие-то рачки, древние одеяния стали частью его самого милостью сотен впившихся в сотне мест крюков – он походил скорее на часть ландшафта, чем на живое существо. Бельма его глаз были прикованы к пойманному им чудовищу, борьбе с коим он посвятил все свое естество. Мне почему-то казалось, что с Дэном он не обмолвился и словом, сколько бы времени тот на самом деле тут ни провел. Куда проще было представить Рыбака поглощенным теми черными волнами, что разбивались о бока плененного тросами зверя, нежели произносящим что-то вслух.

И тут эти пустые белые глаза обратились ко мне – во второй раз, и более пристальным взором, и будто некий груз лег на мои плечи. Бремя пережитого старцем делало его внимание едва ли не осязаемым. Лучившаяся из его глаз сила отбросила меня на шаг назад и повергла бы на колени, не обратись он снова к морскому зверю. Потоки эмоций – столь сильных, что они были почти зримы, – пронзили меня. Был здесь и гнев – гнев к невысокому мужчине в грязной тунике и шароварах, занесшему меч над головой высокой женщины с длинными каштановыми волосами, склонившейся над телами своих детей. Была боль – боль, вызванная видом жены и детей, чьи изуродованные тела возлежали посреди кровавого хаоса. Была надежда, рвущаяся причудливым морским змеем сквозь волны накатывающего со всех сторон отчаяния. Была решимость, проведшая Рыбака по сотням старых, как мир, домов, – вот стук в еще одну дверь, еще один вопрос, адресованный к очередному старику или старухе – нет ли у господина или госпожи кое-каких старинных томов… Количество воспоминаний и чувство переросло в качество, имя которому я не смог бы подобрать – что-то вроде высшего намерения, порыва, восставшего из разлома в самой сути человеческой. Именно этот порыв поддерживал Рыбака, когда один из ощерившихся крюками тросов увлек его в черные воды, именно благодаря ему он поймал своего мифического монстра – он боролся с ним, побывал в ужасных глубинах и все равно в итоге всплыл – и приковал себя к этой громаде, став вечным балластом. Меня вдруг охватила острая убежденность, что видимый человек был лишь частью Рыбака, притом – самой меньшей; бо́льшая же часть лежала вне поля зрения – то был колосс с мраморной кожей и пустыми, как у статуи античного божества, глазами. Вот этот-то колосс и пугал – особенно из-за других впечатляющих настроений, переполнявших его: насмешки, горькой, как лимон, и злобы, острой, как лезвие бритвы.

Дэн что-то говорил мне, в чем-то продолжал убеждать, но я, не сказав ему ни слова, развернулся и пошел тем путем, что привел меня сюда. Я сделал полдюжины шагов, прежде чем Дэн схватил меня за плечо и развернул к себе. Его лицо алело, шрам на правой его стороне побелел. Он кричал на меня – брызги слюны срывались с губ: