Читать книгу "Евпраксия - Александр Антонов"

— Ваше величество, чем не угодили тебе мои приближённые и слуги? И где Родион?

— Полно, государыня, я доволен и Родионом, и всеми другими. Просто я привык путешествовать в окружении преданных нам с тобой людей. — Он помог Евпраксии сесть в карету, сам поднялся в седло, и кортеж выехал в Падую.

В душе Генрих ликовал. Он придумал эту поездку, пока лежал с побоями, ощущая старческую слабость в теле, а в голове — бушующий вулкан. Его мысли в те ночи были озарены багровым пламенем. Они, как ему казалось, были значительны, и осуществление сулило ему, в чём он был твёрдо убеждён, отаву на века. Да, да, будут забыты все его прочие деяния. Уйдёт в забвение его вечная борьба с папами римскими, забудут о его вражде с сыновьями. О восстаниях горожан и вечно недовольных князей будут вспоминать с недоумением: чего им там мирно не жилось. А вот ассамблея николаитов в Падуе не будет забыта никогда, ежели он проведёт её так, как задумал. В том Генрих был уверен, потому что подобного праздника и торжества николаитов не было со времён Николая Иерусалимского, основателя ордена.

По воле императора в Падую уже съехались николаиты со всех земель Германии и Италии. Они привезли с собой жён, подружек и вольных девиц. И уже через день Падуя должна была увидеть факельное шествие по ночным улицам. По желанию императора николаиты будут только в набедренных повязках, препоясанные мечами. Их жёны и спутницы в таких же лёгких одеяниях, лишь лепестки роз на грудях. И будут речи, здравицы, тосты, море вина, танцы, игры, поединки — пир на всю ночь. И общность жён. Рыцарь — выбирай любую и наслаждайся. Мечтая об ассамблее, Генрих видел среди прочих жён и свою Адельгейду. Ей надо отдать должное, она прекрасна без облачения, лишь бы был на талии золотой поясок. Она как лесная лань, легка и грациозна и покорит всех мужей, которые увидят её. О, как он будет торжествовать, когда рыцари — один, два, три — будут справлять с нею, нет, над нею, природное торжество своей плоти. Её повезут на колеснице с высоким помостом. Шестёрка белых лошадей, украшенных султанами, будет идти медленно, величественно, а на помосте в это время исполнится извечный ритуал николаитов. Евпраксия смутится, может проявить норов, но сила солому ломит, и ей не дано будет нарушить гармонию праздника. Он всё это увидит и позже утешит тем, что поведает, как подобного ритуала не избежала и императрица Берта. С такими замыслами император въехал в благочестивую Падую в полдень следующего дня. Но всё, о чём он думал в пути, что вынашивал по ночам педелями, чему восторгался, словно видел живые картины ассамблеи, — всё это оказалось тщетой.

Падуя встретила императора враждебно. Благочестивые католики прознали, с какой целью съезжались в город молодые вельможи из многих земель. Просвещённые горожане знали, что представляют собой николаиты. Они дружно вышли на городские улицы, на площади и встретили императора грозными криками: «Нет николаитам! Вон из Падуи развратное племя!» Улица, по которой кортеж ехал к дворцу, где останавливался Генрих, была завалена хламом, сухими деревьями, ветвями. Воины императора, угрожая мечами и копьями, прогнали горожан, расчистили путь.

Генрих был смущён такой встречей. Многие николаиты испугались ярости и гнева горожан, которые бросали в них камни, палки, гнилые яблоки. Император понял, что ни о каком шествии и думать нечего. Евпраксия взирала на горожан Падуи с удовольствием, ей понравились горячие италийцы, и она пожелала заметаться среди них, кричать вместе с ними: «Николаиты, развратное племя, вон из Падуи!»

Упрямый Генрих недолго пребывал в унынии. Лишь только разместились во дворце, он позвал маркграфа Деди и графа Паоло, сказал им:

— Мы возьмём своё, любезные. Нынче быть пированию, и соберёмся мы для этого во дворце святого Бонифация из Марси. Семь лет он попирал николаитов, но мы попляшем над его прахом.

— Мой государь, падуанцы не позволят того, — заметил граф Паоло.

— Мы их не будем спрашивать. Крепостные стены и наши воины защитят нас. Идите, Деди и Паоло, распорядитесь, чтобы к полуночи всё было готово.

Маркграф Деди и граф Паоло считали волю императора превыше всего. Взяв с собой отряд воинов и множество слуг, они отправились во дворец Бонифация, который возвышался на холме за крепостными стенами Падуи. Построенный пять веков назад из белого камня, он был красив и прочен. Но последние полвека в нём никто не обитал, и он превратился в реликвию и музей. Городские власти держали там несколько хранителей и стражей, дабы всё содержалось в первозданном виде. Император Генрих, поселившись в Вероне, взял дворцы в Падуе в своё владение и теперь распоряжался ими по праву сильного. И маркграф Деди с графом Паоло появились на холме с правами победителей. Их воины вторглись во дворец, собрали всех стражей и хранителей, людей большей частью пожилого возраста, и отвели их в старую казарму, поставили у дверей стражей. Вскоре прибыли повозки с бочками вина, с тушами животных, другими съестными припасами и слуги принялись накрывать столы в залах, готовить всё к началу ассамблеи. В положенный час всё было готово, Деди вернулся к императору, доложил:

— Мой государь, ваша воля исполнена. Избранным можно отправляться во дворец Бонифация.

— Спасибо, мой верный Деди. Иди же, распорядись ими.

Близко к полуночи на дворе и во дворце Бонифация было полно молодых вельмож. Они собирались в шумные компании и с нетерпением ждали императора и императрицу. Их появление встретили бурно. И кто-то крикнул здравицу Евпраксии. Она была в шёлковом сиреневом платье с горностаевой накидкой на плечах и под белой вуалью. И это оказалось для встречающих императорскую чету так неожиданно, что воцарилась тишина, которая потом взорвалась бурей восторга. Белая вуаль притягивала к императрице взоры мужчин и женщин. В то же время всем хотелось увидеть её прекрасное лицо, излучающие искры глаза. Евпраксия была смущена такой встречей. Ведь она никогда не бывала на подобных торжествах, лишь слышала, что ассамблеи императора всегда великолепны. И во дворце Бонифация она не увидела чего-либо вызывающего неприятное впечатление. При свете факелов зал казался волшебным. На ассамблее не было принято сидеть за столами, лишь для императора и императрицы поставили кресла. Прочие же вельможи и дамы пили вино и закусывали стоя.

Всё шло пристойно. Лишь Евпраксии показалось, что собравшиеся пьют много вина. Да так и было. И вскоре уже звенели громкие и задорные голоса, шла похвальба, кто больше выпьет. В дальнем от Евпраксии и Генриха конце залы кто-то скинул камзол, рубашку, обнажив себя по пояс. Лиха беда начало. Вот уже и другие рыцари последовали примеру смельчака. Генрих захлопал в ладоши, и это было неким сигналом для всех. Упившиеся николаиты вели себя всё более вольно и скоро, забыв о всяком приличии, сбрасывали с себя все одежды, лишь оставаясь препоясанными мечами. За рыцарями последовали их дамы, вольные девицы, оставляя на себе пояски с ниспадающими вниз от живота кистями.

Евпраксия, лишь пригубившая вина, вначале удивилась происходящему, а потом в ней вспыхнуло негодование. Она взяла Генриха за руку и гневно спросила:

— Государь, как ты мог допустить такой позор? Я не желаю того видеть! — И она хотела покинуть застолье.