Читать книгу "Антанта и русская революция. 1917-1918 - Роберт Уорт"

Неудача, постигшая Локарта в попытке получить от своего правительства гарантии или хотя бы неопределенные обещания помощи России, не помешала Робинсу и Садулу продолжать добиваться того же от своих правительств. Не больше повезло и Садулу с Нуленсом, он не получил ответа на свои обращения в Париж за военной помощью. Садул специально съездил в Вологду, чтобы встретиться с Фрэнсисом и заручиться от того обещанием помощи, в которой отказал его собственный посол. Робинс вместе с посольством уехал из Петрограда, но вернулся и 5-го встретился с Троцким. Робинса спросили, по-прежнему ли он возражает против ратификации договора, и, когда он дал ожидаемый ответ, Троцкий сказал ему, что наступил момент для определенного обещания помощи со стороны американского правительства. Если он сможет его получить, Троцкий обещал поехать в Москву и там добиться отказа от ратификации договора. Но Робинс знал, что Троцкий всегда выступал против мира. «А как же Ленин?» – спросил он. «Ленин согласен», – сказал Троцкий. «Он так и скажет?» – «Да». – «Письменно?» Троцкий поколебался, но затем пообещал, что они оба подпишут письменное заявление, если он вернется сегодня днем. Робинс вернулся к назначенному времени со своим секретарем и переводчиком Александром Гумбергом, который перевел на английский язык документ, подготовленный Троцким и Лениным. Он касался двух основных вопросов, связанных с новым разрывом с Германией: во-первых, уточнял, какую конкретно помощь предоставят союзники, а также – Соединенные Штаты; во-вторых, какие меры союзники, а именно Соединенные Штаты, предпримут, чтобы предотвратить вторжение японцев в Сибирь. Зачитав вслух английский перевод заявления, Робинс спросил у Ленина: «Данный перевод точно передает ваше понимание смысла этого документа?» – «Да», – ответил Ленин. «Тогда, – продолжал Робинс, – если правительство Соединенных Штатов положительно ответит на этот документ, будете ли вы выступать против ратификации Брест-Литовского договора о мире на Всероссийском съезде Советов в Москве?» – «Да», – повторил Ленин.

Сообщение был немедленно зашифровано и отправлено в Вологду для передачи в Вашингтон. Но по несчастному стечению обстоятельств единственный американский офицер, знакомый с шифром, только что уехал из Вологды, и только через три дня, когда Робинс сам приехал туда, важное сообщение было передано в Государственный департамент. Тем временем из Петрограда это сообщение было отправлено в военное министерство. Фрэнсис сообщал о своей интерпретации положения в словах, показывающих его одобрение усилий Робинса. «Я не могу сейчас слишком сильно поддерживать безрассудство вторжения японцев, – заявил он во второй телеграмме. – Существует вероятность того, что съезд в Москве ратифицирует мирный договор, но, если я получу от вас заверения в необоснованности японской угрозы, я считаю, что съезд отвергнет этот унизительный мир. Советское правительство – единственная сила, которая может противостоять германскому наступлению и, следовательно, его следует поддержать, если оно искренне и непримиримо настроено против Германии». Затем посол повторил свое предположение, что Ленин и Троцкий являются агентами Германии, что, безусловно, должно было затруднить благоприятный ответ на советское предложение. Робинс, уверенный в удовлетворительном ответе Госдепартамента, попросил Ленина отложить открытие съезда, которое должно было состояться 12 марта, по меньшей мере на сорок восемь часов. Ленин ничего определенного ему не ответил, но на следующий день в «Известиях» появилось сообщение, что по просьбе Ленина открытие съезда состоится 14 марта.

На IV съезд Советов собрались делегаты из всех уголков России – около двухсот делегатов, – чтобы вынести окончательный приговор условиям мирного договора. Перед началом первого заседания Ленин спросил Робинса, какой ответ он получил от своего правительства. «Никакого», – ответил Робинс. «А что ответили Локарту?» – «То же самое». Он отважился спросить, можно ли отложить дебаты, но Ленин ответил, что они пойдут своим чередом.

Вечером 14 марта, вскоре после того как собрались делегаты, председатель зачитал короткое послание, которое по совету полковника Хауса прислал президент Вильсон. Оно выражало сочувствие русскому народу «в этот момент, когда германская мощь ворвалась, чтобы прервать и свести на нет всю борьбу за свободу», тем не менее в следующей фразе выражался отказ на деле проявить это сочувствие: «К сожалению, в настоящее время правительство Соединенных Штатов не имеет возможности оказать прямую и эффективную помощь, которая была бы желательна». Послание было встречено аплодисментами, но так же горячо была одобрена и резолюция, принятая Исполнительным комитетом Советов, которая не могла быть воспринята президентом с удовлетворением. Хотя Вильсона поблагодарили за его любезное послание, «всем народам, погибающим и страдающим от империалистической войны», были переданы «горячие симпатии» съезда Советов и непреклонная убежденность в «твердой вере, что недалеко то счастливое время, когда рабочие массы всех стран сбросят ярмо капитализма и установят социалистическое общество».

Обсуждение мирного договора началось на следующее утро, продолжалось весь день и возобновилось 16-го. Большинство выступающих были против ратификации, но, судя по аплодисментам, которыми встречали защитников обеих точек зрения, трудно было решить, какая сторона победит. Ленин выступил только вечером на последнем заседании. Робинс сидел на ступеньках, ведущих к возвышению, и Ленин пригласил его подойти. «Что вам ответило ваше правительство?» – спросил он. «Ничего. А что ответили из Лондона Локарту?» – «Ничего, – сказал Ленин. – Теперь я выскажусь за мир. Договор будет ратифицирован».

В течение полутора часов Ленин говорил в своей спокойной, убедительной манере, с неопровержимой логикой доказывая бесполезность дальнейшего сопротивления. Он назвал договор «Тильзитским миром», имея в виду мир, который Пруссия была вынуждена подписать с Наполеоном в 1807 году, и так же как германский народ отомстил за себя, говорил Ленин, так и русский народ сможет ниспровергнуть этот договор. Он был последним оратором. Проголосовали: за ратификацию 784 делегата, против – 261, воздержались 115.

Двумя днями позже премьер-министры и министры иностранных дел союзников – Соединенные Штаты воздержались – выпустили совместное заявление, в котором отказывались признать договор, поскольку он являлся «политическим преступлением, совершенным против русского народа». Германия была объявлена «разрушителем национальной независимости, неумолимым врагом прав человека и ценностей цивилизованных народов», а о решении союзников продолжать борьбу было сказано, что оно имеет целью уничтожение «политики грабежа и создание вместо нее мирной политики организованной справедливости».

Спустя менее восьми месяцев после этого заявления союзниками были проведены удачные военные операции, которые принесли им победу, а вместе с ней положили конец и новоявленному «Тильзитскому миру». По перемирию, подписанному 11 ноября 1918 года, Германия была вынуждена отказаться от Брест-Литовского договора, и 13 ноября советское правительство, которому угрожали белые армии, получавшие от союзников деньги и вооружение, объявило договор аннулированным.

Когда 28 июня 1919 года Версальский мирный договор подписывали бледные и нервные представители Германии, возможно, генерал Хоффман вспомнил предсказание неукротимого Карла Радека, маленького сгорбленного большевика, который получал такое удовольствие, во время мирной конференции выпуская дым своей черной сигары прямо ему в лицо. «В конце концов, – сказал он германцам, – союзники навяжут вам свой Брест-Литовский мир».