Читать книгу ""Сыны Рахили". Еврейские депутаты в Российской империи. 1772-1825 - Ольга Минкина"

Письмо Диллона и Зонненберга минскому кагалу от 24 января 1817 г. содержит своеобразный отчет о данной им императором аудиенции. Зимний дворец описан как место одновременно великолепное и ужасное. Депутаты стремились представить дело таким образом, что их личные беседы с Александром I были способны повлиять на положение всех евреев империи. Главными своими достижениями они считали свои выступления против «кровавого навета» (что было одним из главных направлений деятельности средневековых штадланов) и отмену некоего загадочного указа, якобы уже готовившегося в Сенате и грозившего российским евреям неисчислимыми бедствиями[825]. Восприятие Петербурга как города чуждого и враждебного евреям отражено и в постоянных жалобах депутатов на дороговизну и трудности пребывания в столице, в их, вероятно, не совсем искреннем стремлении оставить свои должности и вернуться домой, а также в описании контактов с различными враждебно (или дружественно) настроенными представителями власти. Вполне вероятно, что и описание столицы в этих письмах, и репрезентация депутатами своей деятельности были обусловлены не их личными взглядами и представлениями, а стремлением соответствовать культурным нормам их адресатов.

18 января 1817 г. А.Н. Голицын, с 25 июня 1810 г. возглавлявший Главное управление духовных дел иностранных исповеданий, получил распоряжение взять на себя управление всеми делами евреев, кроме уголовных преступлений и тяжб по вопросам частной собственности[826]. В первые же недели после его нового назначения Диллон и Зонненберг обратились к нему с многочисленными ходатайствами, наиболее значимыми из которых были «всеподданнейшие просьбы» по поводу практики, известной как «крестенции», при которой евреи арендовали у помещиков уже засеянные поля в расчете на то, что помещичьи крестьяне должны будут убрать урожай. С точки зрения властей, евреи таким образом фактически владели православными крестьянами, и «крестенции» были запрещены. В январе 1817 г. еврейские депутаты подали прошение «об уничтожении вышеупомянутого запрещения, которое, по их словам, подвергает их собратий разорению»[827]. Уже после реорганизации еврейской депутации, 20 декабря 1820 г. депутаты смогли добиться возвращения евреям арендной платы, которую они успели внести, тогда как первоначальный сенатский указ, который был уже подготовлен, предоставлял помещикам «самим разобраться в своих расчетах с евреями».

В историографии широко известен случай, когда еврейские депутаты добились законодательного осуждения «кровавого навета» в циркуляре губернаторам черты оседлости от 6 марта 1817 г. в связи с так называемым «Гродненским делом» 1816–1817 гг.[828], а также их ходатайства по аналогичным процессам в Межириче и Люблине[829]. Характерно, что издание циркуляра не приостановило дальнейшее преследование евреев по ритуальным обвинениям вплоть до начала XX в. В ритуальных процессах обнаружило свои архаические основы не еврейское, а польское и российское общество, что выражалось и в противоречащем презумпции невиновности предубеждении «еврей – значит виновен», и в попытках объяснить смысл увечий на обнаруженных трупах как следы некоего обряда, который затем пыталось реконструировать следствие, пользуясь показаниями таких сомнительных свидетелей, как желавший отомстить бывшим единоверцам выкрест П.А. Савицкий в «Гродненском деле».

В 1814 г. началось проведение седьмой общероссийской ревизии, которая должна была закончиться к августу 1816 г. Ревизия затронула и евреев. При каждом кагале кормилось огромное количество нищих, которых не записывали в ревизские списки, чтобы не платить за них подать. Но за каждую утаенную прописную душу законом был установлен штраф в размере 500 рублей и уплата двойных податей за прошедшее время. Руководство кагалов Киевской губернии было арестовано, а в Волынской губернии членов кагалов принудительно отправили на работы на государственные текстильные фабрики. Их также обвинили в потворстве контрабандистам. Дальнейшие события в своем письме херсонскому кагалу (очевидно, существовавшем в двух версиях – на древнееврейском и русском, последняя предназначалась для властей) 21 декабря 1817 г. Зонненберг описывал так: «…Я, с бывшим товарищем моим, объяснив в подробности все стеснения, которые повергли народ еврейский в бедственное положение, и побуждение кагалов решиться на означенное происшествие, всеподданнейше просили государя императора…простить вину за прописку душ и избавить их от штрафов и наказания, а дабы не могли при проверке воспоследовать обществам еврейским какие-либо притеснения, предоставить самим кагалам учинить оную»[830]. Депутаты просили отсрочить проверку данных переписи евреев на два года, возложить проверку прописных душ на кагалы, освободить от пени и двойных податей тех евреев, которые уже значатся «прописными», освободить задержанных членов кагала. Император удовлетворил все эти просьбы в именном указе Сенату 19 апреля 1817 г.[831] Характерно, что ходатайство еврейских депутатов, как, впрочем, и иные жалобы евреев, в указе не упоминается. Возможно, стараясь оправдать доверие поддерживавших его (в первую очередь, материально) кагалов, Зонненберг в переписке с последними преувеличивал свою роль в решении вопроса о «прописных душах» в пользу евреев.

В середине апреля 1817 г. произошел примечательный инцидент. 13 апреля петербургская управа благочиния пыталась принудить Диллона покинуть столицу в течение трех суток. Поводом к этому послужило требование минского губернатора привлечь Диллона к следствию по делу о разграблении Несвижского замка корпусом генерал-майора С.А. Тучкова (Тучкова 2-го) во время войны 1812 г.[832] Узнав об этом, Голицын вызвал к себе Диллона, который заявил, «что, хотя по возложенной на него обязанности депутата ему надлежало быть в Санкт-Петербурге, для своего оправдания он должен следовать в Несвиж, но не прежде, как по получении решения о деньгах, ему от казны следуемых»[833]. При этом Диллон ссылался на обещание, якобы данное ему императором еще 29 июня 1814 г. (т. е. во время упомянутой выше аудиенции в Брухзале): освободить его от всех «преследований» по этому и другим делам[834]. Голицын предоставил вопрос на личное усмотрение императора. Александр I распорядился не высылать Диллона из столицы, «равным образом и впредь депутатов еврейского народа отсюда не высылать без доклада его императорскому величеству»[835]. В свою очередь, министр полиции отправил петербургскому обер-полицмейстеру специальное распоряжение «О невысылке еврейских депутатов»[836], в котором, помимо Диллона, упоминал «прочих находящихся здесь еврейских депутатов». Следовательно, несмотря на то, что официальными депутатами признавались, видимо, только Диллон и Зонненберг, «депутатами» могли именоваться и другие проживавшие в Санкт-Петербурге еврейские представители. На них даже могло распространяться действие постановлений «о еврейских депутатах». В целом прецедент с высылкой Диллона привел к определению статуса депутатов как подлежащих в ряде случаев юрисдикции самого императора, а также продемонстрировал характер взаимоотношений депутатов с властью. В условиях самодержавного государства их юридический и административный статус мог определяться личным отношением императора к конкретным депутатам на данный момент.