Читать книгу "Арвендейл Обреченный. Трое из Утренней Звезды - Антон Корнилов"

Девка оглянулась на него, как-то очень резко оглянулась, аж звякнули ее побрякушки на лице. Скорчила пренебрежительную гримаску и снова принялась за свое дело.

Кэйлин почесал в затылке, озадаченный такой не-ожиданной сменой настроения.

– Стало быть… – произнес он. – Пойду я, ага?

– Иди-иди, – отозвалась старуха. – Набил пузо, так и вали отсюда. Нечего тут рассиживаться… – и что-то еще пробурчала на своем языке.

– Ага… – сказал Кэйлин, поднялся и бочком заскользил с пустыря.

Впрочем, выбравшись к трактиру, он приободрился. Ну, подумаешь, странные гацане! Удивительно было б, если б они оказались нормальными. Главное, что наелся. И что никто его с этими чумазыми бродягами не видел. Подумав так, Кэйлин ухмыльнулся, шлепнул себя по туго надувшемуся животу и повернул за угол, к трактирным дверям.

И оторопел, остановился как вкопанный, точно наткнувшись лбом на невидимую стену.

Из трактира навстречу ему вышел… он сам!

Он сам, Кэйлин, невысокого роста, толстенький, с кривоватыми ножками, пегими, вечно всклокоченными волосами… Даже синяк под глазом и распухший нос – напоминание о близком знакомстве со стражей Утренней Звезды – были в наличии.

Кэйлин охнул, схватившись за грудь, в которой испуганно ворохнулось сердце.

Двойник тоже заметил его. И тоже узнал.

И преспокойно прошел мимо, нагло и как-то очень знакомо подмигнув. Скрылся за тем же поворотом, из-за которого только что вышел сам Кэйлин. И когда скрылся, Кэйлин вдруг осознал, что двойник кое-что сказал ему на прощание.

«Понравилось? Мы можем дать еще. Мы можем дать столько, сколько вы попросите…»

Бедняга бесплатный слуга господина Фарфата проделал два шатких шага и прислонился к стеночке.

Что же это такое, а? Подмешали, что ли, гацане в свое варево какую-то дрянь? Но зачем? Никогда эти ублюдки просто так ничего не предпринимают, во всем свою выгоду преследуют. И какой же, спрашивается, им резон одурманивать того, у кого гроша ломаного за душой нет и не предвидится?

А подмигивание этого двойника… Такое ощущение, что сегодня Кэйлин уже видел нечто подобное… А эти странные слова? «Мы можем дать столько, сколько вы попросите…» О чем это? К чему? Про похлебку, что ли?

По стеночке он добрался до порога трактирной двери, уселся на обычном своем месте, ожидая хозяина. В голове было пусто-пусто, в груди все еще, никак не успокаиваясь, тревожно бултыхалось сердце.

Господин Фарфат появился спустя час с небольшим. Узрев слугу, он остановился, вопросительно глянул на него.

– Все в порядке! – закивал, вставая, Кэйлин, уже привыкший к тому, что хозяин даже слов не расходует попусту, становясь говорливым только тогда, когда это необходимо. – Плащ помыл, горшок выколотил…

Господин Фарфат угрожающе сдвинул редкие брови.

– Да не пьяный я! – заявил Кэйлин. – На какие шиши-то? Во!..

Он дыхнул в лицо хозяину, тот брезгливо сморщился и прошел мимо него, в трактир.

Кэйлин опять опустился на порог.

Впрочем, просидел он там недолго. Через пару минут трактирный служка, открыв дверь изнутри, пихнул его ногой в спину:

– Эй, как тебя там… Тебя хозяин твой зовет!

– А чего такое?

– А я почем знаю. Но видок у него не очень… Видать, напортачил ты, братец, в чем-то. Получишь сегодня по сусалам! А и за дело! День-деньской задницу тут просиживаешь, вместо того чтобы господину потрафлять! Марш к своему хозяину, орясина!

Средний сын Адама Сторма Эдгард действительно покинул графство Утренней Звезды с гацанским табором. Только в том слухи врали, что – не по своей воле. Хотя как сказать – не по своей… Никто в мешок его не засовывал, никто рта кляпом не затыкал, рук-ног не вязал. А задурить мальцу голову обещаниями показать страны дальние и дива дивные – тут любой справится. Что уж говорить о таких ловкачах, как гацане…

Вначале ему и вправду было интересно. А потом стало не очень. Когда табор сбагрил его по сходной цене какому-то юркому толстячку с лоснящимся голым лицом, словно щедро смазанным маслом. Толстячок с парнишкой не церемонился. Дал ему отхлебнуть из какой-то фляжки, после чего Эдгард надолго погрузился в странный дурнотный полусон: когда вроде все видишь, осознаешь, ходишь и говоришь, но совершенно не в силах ослушаться приказов; потому что просто не хватает воли на самостоятельные действия. В таком состоянии Эдгард провел около двух недель, пока его везли куда-то в крытой повозке. А когда эффект снадобья прошел, он ощутил себя в корабельном трюме. Темном, тесном, затхлом и тяжело покачивающемся корабельном трюме – в компании нескольких десятков таких же юных бедолаг. Трюм был разделен надвое частой решеткой, сквозь которую нельзя было просунуть и руку, по одну сторону решетки помещались мальчики, по другую – девочки. Здесь было куда как хуже, чем с толстячком. Тот хоть кормил прилично и не бил. В корабельном трюме же царили другие порядки. Кормили хуже некуда. И воды давали ровно столько, чтобы не умереть от жажды. Но это было не самое плохое… Видно, на палубе судна находились и другие пассажиры, которым вовсе не нужно было знать о тех, кто содержится в трюме. Поэтому за малейший шум детей наказывали – к ним спускался всегда один и тот же матрос, краснолицый, худой и мускулистый, точно весь свитый из корабельных веревок, выдирал из толпы первого попавшегося и бил, отшвыривал в сторону и брался за другого… Бил очень больно и искусно – не оставляя следов. О том, куда их везут и зачем, среди мальчишек и девчонок поначалу ходило множество самых разных сообщаемых друг другу боязливым шепотом версий. Но на пятый день плавания ситуация разрешилась. В разгар очередной экзекуции в трюм спустился капитан: рослый мужик с чернющими густыми усами. Осмотрев нескольких детей, он в целом остался доволен мерзким мастерством краснолицего матроса бить, не оставляя следов, но все же настрого приказал ему в дальнейшем не слишком усердствовать. «Чтоб нутро никому из щенков не отшибить, – сказал капитан. – На Востоке за каждого хорошую цену дадут. Товар отличный, штучный; все из благородных семей, воспитанные, девственные, чистенькие… Понимать же надо!..»

А на шестой день грянул шторм. Почти сутки дети бултыхались в ходящем ходуном трюме, как пригоршня горошин в нутре глиняного кувшина… А на вторые сутки корабль налетел на скалу. Эдгард навсегда запомнил мощнейший треск, сотрясший душную тесную темноту вокруг, поток воды, хлынувший в трюм… и последовавшую адскую круговерть, раздиравшую на куски большой корабль. Это была сама смерть, такая, какой, верно, и должна быть: слепая, яростная, неумолимая. И в тот раз она не приняла Эдгарда.

Избитого и полузадохшегося, все свои силы отдавшего на то, чтобы не выпустить из рук обломок мачты, удачно попавшийся ему в момент крушения, его выбросило на неизвестный песчаный берег.

Еще не понимая, повезло ему или нет, мальчик побрел по песку – сам не зная куда. Лишь бы подальше от этой чертовой массы мутной воды, все еще бесящейся и ревущей, как обезумевший зверь.