Читать книгу "Кольцо богини - Виктория Борисова"

Эта жизнь, простая и понятная, вызывала у Александра чувство жгучей зависти. Он старался не поддаваться столь низменному чувству, но все равно было обидно. Целыми днями он лежал на спине, закинув руки за голову, и думал, как жить дальше.

Мысли его одолевали тревожные. Первое опьянение вновь обретенной свободой прошло, и перед ним с пугающей остротой встал извечный русский вопрос — что делать?

Конни, Конни… Сердце рвется к ней, но как ему теперь возвращаться в Москву? Просто безумие. Кто-нибудь непременно донесет, а что потом будет — лучше и не думать.

Отправиться в село Недоелово Калужской губернии, откуда родом был покойный Колесников и куда надлежало ему вернуться после отбытия наказания? Еще глупее. Любой, кто знал его, тут же признает подмену. Да и что делать в деревне? Вступить в колхоз и пахать землю? Так можно было и в лагере остаться — там хоть срок есть, а у крестьянина, прикрепленного к земле новым крепостным правом, куда более жестоким, чем то, что клеймили в прошлом веке Толстой и Тургенев, выхода нет.

Получалось, что податься ему некуда. Вроде велика страна, а куда денешься, если тебя как будто и нет, и до конца жизни вынужден скрываться, беспокойно озираться вокруг — вдруг узнают, найдут?

Оставалось только уехать куда глаза глядят, затеряться на просторах России, попытаться как-то осесть, устроиться там, где никто его не знает. Может быть, потом удастся дать знать о себе Конни, и если она еще не забыла его, то, бог даст, и приведется встретиться…

Но прежде — нужно выполнить данное обещание. Не то чтобы Александр так уж боялся Федькиной мести, но раз дал слово — надо держать. Почему-то ему казалось, что, нарушив обещание, он лишит самого себя даже призрачного шанса на новую жизнь.

Александр обрадовался, когда увидел, что по улице навстречу ему идет строгая, иконописного вида старуха в темном платке. Наверное, живет здесь со времен царя Гороха, всех знает… Александр поправил зачем-то лямку потертого походного мешка за спиной и решительно направился к ней:

— Здравствуйте!

— И тебе не хворать.

Старуха бросила на него быстрый, оценивающий взгляд. Видать, нечасто здесь оказывается новый, незнакомый никому человек.

— Как бы мне пройти на улицу Новую?

— Эх, милок! Это она раньше была Новая, а теперь — имени Коминтерна. Прямо на ней и стоишь. А кого тебе надоть-то?

— Ташкову, Анну Филимоновну.

— И что тебе надо от нее?

— Да так, ничего… Письмо вот передать от сына.

Она снова посмотрела на него искоса, будто ожидая подвоха, подумала немного, пожевала иссохшими губами, потом, словно приняв важное решение, переложила кошелку в другую руку и сказала:

— Ладно, пойдем. Провожу.

Александр покорно пошел за ней по узкой улице, заросшей мягкой травой, между почерневших и покосившихся заборов. Идти пришлось минут двадцать, солнце припекало, и он почувствовал, что страшно устал. Хотелось присесть хоть ненадолго, спрятаться в тени, вытянуть усталые ноги и хоть немного отдохнуть.

Когда за поворотом показался домик в три окошка с резными наличниками, выкрашенный веселенькой голубой краской, окруженный кустами сирени и аккуратными грядками, Александр чуть замедлил шаг. Странное, абсурдное чувство охватило его — показалось на миг, что теперь он и вправду дома…

Среди буйной и свежей весенней зелени он не сразу разглядел фигуру женщины, склонившейся над цветочными грядками. Он видел только спину, обтянутую выцветшим ситцевым платьем, да склоненную голову, повязанную белой косынкой. Показалось почему-то, что женщина еще молодая, и Александр подивился про себя — Федькиной матушке должно быть никак не меньше пятидесяти!

Его провожатая привычным жестом отодвинула щеколду и открыла калитку. Во дворе отчаянным лаем залилась собака.

— Цыц ты, Полкан! Видишь — свои! — прикрикнула она. — А ты входи, чего стал-то?

Александр вошел и остановился у калитки, а старуха проворно засеменила по дорожке.

— Нюра! — крикнула она. — К тебе тут человек!

— Что за человек такой? — Женщина обернулась, прикрывая ладонью глаза от солнца.

— Кто ж его знает… — Старуха пожала плечами и, понизив голос, добавила: — Кажись, тюремщик какой-то.

Ее собеседница охнула, всплеснула руками и решительным шагом направилась к нему.

— С Феденькой… что?

Голос ее чуть дрожал, но глубокие, светлые и прозрачные глаза смотрели ему в лицо требовательно и строго. Только сейчас Александр увидел, что она давно уже немолода, пожалуй, ровесница той, первой. Сетка морщин у глаз, скорбные губы и прядь волос, что выбилась из-под косынки над высоким лбом, совсем седая…

Александр смутился почему-то:

— Да нет, ничего… Ничего с ним не случилось, не волнуйтесь!

Он принялся лихорадочно рыться в карманах, отыскивая письмо.

— Просил вам поклон передать и вот это еще…

Она отерла руки о фартук и взяла письмо — осторожно, будто боялась обжечься. Пока женщина читала, хмуря лоб и чуть шевеля губами, Александр стоял рядом, с наслаждением вдыхая запах теплой весенней земли, нежный аромат свежей зелени, и думал о том, что вот этот маленький мирок, с морковкой на грядке и тюльпанами в палисаднике, выглядит словно оазис спокойной жизни среди бури, что разразилась над Россией, прокатилась по необъятным ее просторам, сметая все на своем пути, а вот этот покосившийся домик, сад, цветы стоят себе, будто ничего не случилось…

Неужели и вправду маленький мир может оказаться крепче большого? Царства будут строиться и разрушаться, тираны, гении, пророки и негодяи ниспровергают вечные ценности и возводят новые, неведомые прежде, а кто-то так и продолжает выращивать помидоры, и зеленые ростки по весне так же доверчиво и властно тянутся к свету — через землю, через асфальт, через камень…

Александр почувствовал, что в голове у него мутится. В ушах послышался мерный звон, словно огромный колокол гудит. Сознание постепенно гасло, уходило куда-то далеко, потом ноги стали как ватные… Последняя мысль была — не упасть бы на цветы. Живая ведь красота, помять — жалко будет. Потом глаза заволокло темной пеленой, и он провалился в пустоту.

Когда он очнулся, солнце уже склонялось к закату. В окошко видны были облака, окрашенные алыми отблесками. Александр огляделся вокруг и обнаружил, что лежит в маленькой, но чистой комнатке, на кровати под стеганым лоскутным одеялом. На стене тикают старые-престарые часы-ходики, и фикус стоит в углу, а на столе, покрытом ветхой вышитой скатеркой, вылинявшей от бесконечных стирок, стоит тарелка с пирожками, заботливо накрытая белой салфеткой.

Александр не сразу понял, что это за дом и как он попал, сюда. Неужели Анна Филимоновна пожалела его, совсем чужого человека — и вот так просто и доверчиво пустила к себе? Как только дотащила со двора-то…