Читать книгу "Курс на прорыв - Александр Плетнёв"

С другой – «флот России». Надпись, видимо, была выбита жёлтым цветом, но аккуратно замазана чем-то чёрным. Шеврон на рукаве тоже был обработан, но всё вполне читалось.

Вот это «России» больше всего интересовало Саможенова. И смущало… если это можно было назвать смущением. Так и хотелось задать ильф-и-петровское: «В каком полку служили?»

Но в то же время Саможенов не забывал, что перед ним сидел командир корабля, на счету которого потопленный авианосец под американским флагом.

«Интересно, а он сам-то знает?»

Поэтому начал уж точно с обоюдно приятного.

* * *

Терентьев на фразу Саможенова: «А американский авианосец… таки́ утоп!» отреагировал весьма спокойно, словно каждый день пускал на дно эти самые американские авианосцы.

На самом деле, просто не пожалев в залпе столько «гранитов», был верен в успехе. Наоборот, удивился, переспросив:

– Таки́? А что, не сразу?

Чем, видимо, тоже озадачил собеседника.

– Признаться, не знаю. Мне главком лично сообщил данные фоторазведки… Но видимо, да – не сразу…

«А надо бы узнать… сколько ракет попало, под каким углом, какие повреждения получил и последствия. Для оценки возможностей и эффективности оружия. Работка для разведки, конечно…»

Вслух поинтересовался:

– А известно что-нибудь по атаке английских кораблей?

– Тут мало информации. Или до нас на ТОФе туго доходит. Но… сорока на хвосте принесла, что англичане списали лёгкий авианосец. Может, что-нибудь добавите от себя?

«Значит, тоже без подробностей», – резюмировал Терентьев.

Ему не особо хотелось хвалиться, но видя неподдельный интерес собеседника, пожал плечами:

– Эсминец в артиллерийской дуэли потопили. Возможно, ПЛ «эрбэушками». И летательных аппаратов немного. Они, естественно, будут упорно секретить потери. Но думаю, что так или иначе правда просочится через какое-то время.

– В общем, неплохо порезвились, – Саможенов растянул лицо в душевной улыбке.

Типа, ну как же хорошим людям не порадоваться, когда врагу подляна! Этим неожиданно расположил к себе, на что Терентьев, покрутив свою пустую чашку, заметил:

– Хороший кофе… но «за встречу» слишком слабый напиток, тем более для русского человека.

Саможенов, конечно, к такому повороту подготовился. Достал коньяк.

– Для русского человека – водку бы… Но! Вот… из личных запасов… Как и кофе.

С сервировкой, правда, подкачал, налив в обычный гранёный стакан.

– Ого! Полный! – немного опешил Терентьев. – С утра-то?

– Но это ж не шампанское! А мы не аристократы-дегенераты.

Посмеялись. Но себе Саможенов плеснул самую малость.

– А сам-то что?

– Почки… – и спохватился: – Погоди, а закусить!

На закуску оказалась шоколадка. Заедая, Терентьев причмокнул:

– Горький… хороший советский шоколад. Сто лет такого не ел.

Вот тут Саможенов не утерпел:

– Я хотел спросить… – не договорил, прищуром указал на шеврон, где угадывался Андреевский флаг.

– Маркером замазал, чтоб народ не смущать, – ответил Терентьев.

И наконец, допёр, зачем было это неофициальное приглашение.

«Секретность на высшем уровне, что даже командир группы не во всё посвящён! И вот ведь какая заковыристость. Мы почти одногодки. Он даже постарше будет. А по линии времени он родился раньше, а значит, вроде как старше. Но из-за этих знаний будущего я сейчас ощущаю себя глубоким, умудрённым опытом стариком. Как будто к моим сорока семи прибавить эти будущие тридцать три! И мне все восемьдесят! Одуреть!»

Поэтому следующее у Терентьева получилось немного снисходительно:

– Вениамин Павлович, тут такая тайна Кибальчиша, что всех носителей секретной информации кэ-э-эк упрячут к чёрту на кулички. Вам оно надо? Знаете как: во многих знаниях…

– Многие печали, – подхватил командир «Минска», – но не до конца озвученные условия игры могут привести к поражению. Меня просто бесит, когда чего-то недоговаривают, и какие-то пришлые «молчи-молчи»[42] буквально переподчинили моих «секретчиков». А на особиста вообще без слёз не взглянешь. Ваши «чёрта на кулички» он тоже, видимо, просчитал и практически похоронил себя. В конце концов, если что, вы мне ничего не говорили, а я так тем более ничего слышать не мог.

– М-да, – промямлил Терентьев. «Знал бы, составил краткий дайджест. Как говорится, слов нет – надо было подготовиться. Но в чём-то он прав».

– Хорошо, чёрт побери, извольте!

Старался вкратце, не залезая в дебри политики, экономики. Не во всех местах получилось, но уложился в минут пять.

Терентьев смотрел на борьбу эмоций и разума, на попытку верить и невольное (вполне разумное) отторжение.

Кустистые брови капитана 1-го ранга ещё больше сомкнулись в переносице, нос (и без того выразительный), казалось, ещё больше удлинился. В какой-то момент Саможенов повёл головой и глазами, вымолвив:

– Хватит! Такое и на трезвую голову противопоказано. Сказочка… если бы не циркуляры из Москвы. Так что считайте, я вам поверил. Почти. Логично бы спросить про коммунизм, но и сам понял, что со «светлым будущим» облом. И неудивительно, зная нашу нынешнюю жизнь. Но что бы так, – указал на надпись «Россия». – Что ж случилось?

– Предали. Партийцы, в первую очередь из верхушки. Зажравшиеся чинуши. Вечная беда земли российской. Что при царях, что при социализме, что при демократии.

– Там у вас демократия?

– Типа того. Дерьмократы… полностью лёгшие под Запад… Надеюсь, что теперь это останется альтернативным кошмаром.

– Как ты сказал? Альтернативным?

– Версией. Хорошо бы не воплощённой.

В дверь постучали.

– Что? – гаркнул Саможенов.

– Товарищ командир, – голос вестового, – вас эти – из особого отдела… командировочные спрашивают.

– Вот бля! Пронюхали. Или стуканул кто-то. А ведь простой подпиской может и не обойтись…

– О чём я и говорил. Попадёшь в число носителей сверхсекретной информации – забудь о море.

– Давай так. Вестовой тебя проводит на катер. А я на мостик, как ни в чём не бывало.

* * *

Ночью на «Петре» был небольшой аврал – в районе носового машинного отделения лопнула переборка. В образовавшуюся щель стала поступать вода, затопляя отсек парового котла и прилегающие к нему помещения вспомогательных механизмов.

Устраняли часа четыре, но без суеты. Как потом сказал старшина трюмной группы: «Если бы на море – балла на три больше, это была бы борьба за живучесть, а так… работа».