Читать книгу "Молотов. Тень вождя - Борис Соколов"

Все это за полчаса, ибо делегаты сидят в зале и ждут чего-то неизвестного для них, ведь порядок дня съезда был исчерпан.

Надо сказать, что еще до XX съезда Президиум ЦК рассматривал вопрос о незаконных репрессиях, о допущенных ошибках. Президиум ЦК образовал комиссию, которой поручил рассмотреть дела репрессированных с выездом на места, сформулировать общие выводы и конкретные предложения. После обсуждения этого вопроса на Президиуме предполагалось собрать после XX съезда Пленум ЦК и заслушать доклад комиссии с соответствующими предложениями.

Именно об этом и говорили товарищи Каганович, Молотов, Ворошилов и другие, высказывая свои возражения. Кроме того, товарищи говорили, что мы просто не можем редактировать доклад и вносить нужные поправки, которые необходимы. Мы говорили, что даже беглое ознакомление показывает, что документ односторонен, ошибо-

чен. Деятельность Сталина нельзя освещать только с этой стороны, необходимо более объективное освещение всех его положительных дел, чтобы трудящиеся поняли и давали отпор спекуляции врагов нашей партии и страны на этом.

Заседание затянулось, делегаты волновались, и поэтому без какого-либо голосования заседание завершилось и пошли на съезд. Там было объявлено о дополнении к повестке дня: заслушать доклад Хрущева о культе личности Сталина. После доклада никаких прений не было, и съезд закончил свою работу.

После XX съезда партия организованно провела партийные собрания; с докладами и речами выступали все члены Президиума ЦК и члены ЦК. В докладах освещались все вопросы повестки дня съезда и последний внеочередной вопрос о культе личности. Важно подчеркнуть, что члены Президиума Каганович, Молотов, Ворошилов и другие в докладах о XX съезде честно и дисциплинированно освещали вопрос о культе личности в соответствии с постановлением XX съезда. На собраниях одобряли решения съезда. Нельзя, однако, не отметить, что среди членов партии были разные настроения. Были и люди ошарашенные, колеблющиеся в одобрении такой односторонней постановки вопроса. Враги нашей партии использовали всё это для усиления своего антикоммунизма, особенно распоясались иностранные апологеты империализма и белоэмигранты».

По словам Молотова, «когда Хрущев зачитал доклад на XX съезде, я был уже совсем в стороне. Не только в Министерстве... От меня старались подальше держаться. Только на заседании доложат...». >

Микоян же утверждал в мемуарах, приписывая себе (вряд ли основательно) приоритет в разоблачении «культа личности», что «мысль о реабилитации жертв сталинских репрессий я высказал задолго до съезда, включая и тех, кто проходил по процессам 1930-х годов. Отмене приговоров по процессам, как я упомянул, помешали Молотов и Поспелов. Поспелов не дал необходимых материалов. Молотов повел себя хитрее: он сказал, что, хотя нет доказательств вины Зиновьева, Каменева и их сторонников в убийстве Кирова, морально-политическая ответственность остается на

них, ибо они развернули внутрипартийную борьбу, которая толкнула других на террористический акт. Тут мы с Хрущевым сделали ошибку: вместо того чтобы навязать правильное решение, отбросив эту словесную шелуху, решили создать специальную комиссию по убийству Кирова и по другим процессам. Дело в том, что многие даже в Центральном Комитете (и кое-кто в Политбюро) были еще не подготовлены к первому варианту решения. Ошибка была сделана и в подборе состава комиссии: главой ее сделали Молотова. Вошла туда и Фурцева как представитель нового руководства партии. Я все-таки верил, что Молотов отнесется к этому делу честно. И ошибся, проявил в отношении его наивность. Не думал, что человек, чья жена была безвинно арестована и едва не умерла в тюрьме, способен продолжать прикрывать сталинские преступления».

Никите Сергеевичу удалось усыпить бдительность Молотова, Кагановича, Маленкова и других представителей старой гвардии тем, что перед XX съездом он дал им ясно понять: их собственные преступления никто разоблачать не намерен. Потом это обещание было благополучно забыто. После изгнания из руководства «антипартийной группы» открыто заговорили о преступлениях Молотова, Кагановича, Ворошилова, Маленкова, тогда как на роль в репрессиях Хрущева и Микояна по-прежнему было наложено табу.

Из наследников Сталина Молотов больше всех возненавидел Хрущева и сохранил эту ненависть до самой своей смерти, хотя пережил своего противника на целых пятнадцать лет. Он и о мертвом Хрущеве не мог говорить спокойно. Вячеслав Михайлович не простил Никите Сергеевичу ни разоблачение преступлений Сталина, ни собственное низвержение с партийного Олимпа в 1957 году. Он обвинял Хрущева в потворстве потребительским инстинктам масс, в отказе от казарменной дисциплины в стране. И даже смело уподоблял «кукурузника» германскому фюреру. Молотов утверждал:

«Гитлер не был дураком, очень способный человек, так и Хрущев у нас — он способный человек, но, когда его выдвигали, перетащили, дотащили доверху, он возомнил, что

самостоятельно может вести дело в таком государстве, в такой партии, как наша. И его опора тут была на тех, которые, как и он сам, хотят полегче жить. И надеются, что можно двигать начатое Лениным и Сталиным дело без трудностей. А это обман. Ленин и Сталин никогда не говорили, что можно двигаться вперед по нашему пути, пока есть империализм, легким способом. Тут трудности неизбежны. Не согласен с этим, ну, тогда черт с тобой, иди куда хочешь, но если ты душой понял это, умом уразумел, то ты очень хороший помощник в этом деле. У Хрущева была ловкость рук, практик неплохой, руководитель энергичный».

Еще Вячеслав Михайлович настаивал:

— Роль Хрущева очень плохая. Он дал волю тем настроениям, которыми он живет... Он бы сам не мог этого сделать, если бы не было людей. Никакой особой теории он не создал, в отличие от Троцкого, но он дал вырваться наружу такому зверю, который сейчас (разговор с Феликсом Чуевым происходил в 1971 году. — Б. С.), конечно, наносит большой вред обществу. Значит, не просто Хрущев.

Но этого зверя называют демократией, — заметил

Чуев.

— Называют гуманизмом, а на деле мещанство, — возразил Молотов.

По мнению Вячеслава Михайловича, Хрущев был за советскую власть, но «против революции... против всего революционного... Коллективизация, которая у нас проводилась сталинскими методами, была недопустима. Недопустима. А никакой другой не было. Он против коллективизации. Он бухаринец...». '

1 мая 1956 года Молотов, оставаясь первым заместителем Председателя Совета Министров, лишился поста министра иностранных дел. Предлогом послужила его «неправильная» позиция в югославском вопросе. Вот что вспоминает Каганович об обстоятельствах смещения Молотова, его вторичного изгнания из МИДа:

«На заседаниях Президиума ЦК регулярно обсуждались вопросы внешней политики. Молотов, как министр

иностранных дел, вносил свои предложения, большая часть которых одобрялась. Но Хрущев... будучи менее компетентным в этих делах, довел дело до того, что внес предложение об освобождении Молотова от поста министра иностранных дел. Я лично выступил против этого, доказывая, что Молотов не только имеет уже большой опыт во внешней политике, но и идейно-политически крепок в защите интересов нашей родины. Но так как Молотов сам заявил о том, что готов перейти на другую работу, Президиум ЦК освободил его от обязанностей министра иностранных дел и назначил его министром государственного контроля...