Читать книгу "Храброе сердце Ирены Сендлер - Джек Майер"

Потом они, наверно, начали выглядывать в окна и увидели там одетых в серое эсэсовских офицеров, приказывающих украинцам в желтой форме очистить здание от людей.

К приходу Ирены дети Корчака в синих выходных костюмчиках были выстроены на улице в колонну по четыре. Ирена подошла вплотную к эсэсовскому кордону, показав свой пропуск работника санэпидемслужбы сначала немецкому жандарму, потом солдату-украинцу, а затем двум еврейским полицаям. Она встала рядом со Шмуэлем, которого вместе с другими определили во второе кольцо оцепления за спинами эсэсовцев. Офицер начал перекличку и зачитал список, состоящий почти из двух сотен имен. У каждого ребенка, словно они собрались на пикник, была фляжка с водой. У некоторых в руках любимые книги. Смертельно бледный Корчак ходил туда-сюда вдоль колонны, успокаивая своих детей. Ирена слышала, как он рассказывает им, что они едут в место, где будут сосны и березы, как у них в летнем лагере, где будут петь птицы, бегать белки и зайцы. У одного из детей постарше в руке был зеленый флажок Короля Матиуша, символ детской свободы из знаменитой книги Корчака «Король Матиуш Первый», сказки о мальчике, всегда добивавшегося победы.

По сигналу доктора Корчака дети отправились в трехкилометровый путь до умшлагплатц. Учителя и воспитатели шли вместе с ними. Вскоре тротуары заполнили тысячи людей. Корчак шел во главе колонны, неся пятилетнюю Ромцю и держа за руку десятилетнего Шимонека. Дети пели походную песню:

– Пусть буря бушует, но мы не отступим!

Шмуэль стоял неподвижно, лицо его превратилось в каменную маску. А по смертельно бледной щеке катилась одинокая слеза.

Ирена смотрела с мрачной решимостью, снова и снова слыша наказ Евы – смотри и запоминай. Она пошла вслед за маленьким войском Корчака мимо детской больницы, вниз по Слиской улице, а потом через деревянный пешеходный мост, соединяющий Малое и Большое гетто. Под мостом, на арийской Хлодной какой-то поляк выкрикнул со злорадством:

– Туда вам и дорога, жиды!

Во время других маршей депортируемых подгоняли кнутами и дубинками. Но во время последнего парада Корчака все было по-другому. Ни немцы, ни поляки, ни еврейские полицаи не посмели тронуть ни одного ребенка, словно дети были окружены незримой стеной. Не задержали ни одного из собравшихся на тротуарах людей.

Поднялось жаркое солнце, и самые маленькие начали терять силы. Ирена слышала, как некоторые начали плакать, проситься в туалет. Им было жарко, они хотели пить, но не переставали петь все слабеющими голосами свою походную песню. Еврейские полицаи, не сговариваясь, организовали вокруг колонны защитное оцепление. Ирена слышала, как Корчак подбадривал своих воспитанников.

Через три часа они пришли на умшлагплатц и оказались лицом к лицу с подразделением эсэсовцев и шеренгой украинских солдат, держащих кнуты, винтовки и поводки, с которых рвались рычащие собаки. Через железные ворота детей пропустили на большую грунтовую площадку рядом с железнодорожной линией. Еще не наступил полдень, а на товарном дворе уже толпились несколько тысяч евреев. Люди плакали, читали молитвы, но в большинстве своем просто стояли молча, смотря перед собой невидящими глазами. Некоторые, все еще надеясь на спасение, выкрикивали через изгородь тщетные просьбы, просовывали руки, предъявляя какой-нибудь бесполезный документ, удостоверение личности, уже ни на что не годный Ausweis, пригоршню злотых…

Толпы зевак начали рассасываться на подходе к зловещей умшлагплатц, и Ирена тоже решила не подходить слишком близко. В случаях, когда не выполнялась дневная норма, немцы начинали без разбору хватать и грузить в вагоны всех находившихся рядом с товарным двором. Ожидающим погрузки в поезда людям не давали ни воды, ни еды. Они сидели на площадке, окруженные потертыми чемоданами и перевязанными веревкой тюками со своими жалкими пожитками. Нужду люди справляли прямо там, где стояли, боясь потерять в толпе мужа, жену или детей. Там и сям в толпе гуляли эсэсовцы и украинские солдаты. Они выкрикивали оскорбления, смеялись, избивали людей дубинками и кнутами.

Погрузка в красно-коричневые вагоны для перевозки скота началась сразу после полудня. Заскрипели двери вагонов, и Ирена почувствовала едкий запах хлорки. Командующий еврейской полиции Шмерлинг, к которому особенно благоволили немцы, приказал загружать воспитанников Дома сирот. Корчак дал детям сигнал подняться на ноги. Старшие помогали младшим.

В этот момент офицер СС вдруг приказал остановить погрузку. Он двинулся через толпу, рассекая ее, как нож масло, и подошел к Корчаку. Над товарным двором повисла тишина. Даже те, кто находился на пороге вагонов, остановились и повернулись посмотреть. Эсэсовец вручил Корчаку какой-то документ. Корчак развернул бумагу и прочитал ее. Потом снял очки и, подняв голову, посмотрел на жаркое летнее солнце, и, как от надоедливой мухи, отмахнулся от эсэсовца.

– Я останусь с детьми, – сказал он ровным голосом, сначала на польском, а потом на немецком.

В неестественной тишине Корчак дал сигнал воспитанникам, и те вновь встали в колонну по четыре. Еврейские полицаи стояли по обе стороны колонны по стойке «смирно» и отдавали честь, когда Корчак и его несломленные дети входили в вагоны.

* * *

Депортации продолжались, и теперь все, кроме полных безумцев, осознавали неизбежность смерти. Теперь почти все, к кому обращалась Ирена, были готовы отдать детей, и сеть работала на пределе возможностей. Но потом произошло нечто совершенно неожиданное. 15 августа вышел приказ, которым устанавливались новые границы гетто, и вход в здание суда – самый безопасный и надежный канал – был со стороны гетто перекрыт.

Она встретилась с Адамом на Милой, 18, где в полуподвальном помещении жил он и его соратники по боевой группе ЖОБ[82]. Адам не говорил про Еву и родителей, с момента депортации которых прошло уже десять дней, но она видела, что под маской стоика он прячет свою боль и ярость. Он показал Ирене свой «Браунинг ФН» (и даже дал подержать в руках), а потом похвастался:

– Меня в Треблинку им не отправить! – сказал он и рассказал об отлаженной схеме переправки контрабанды через канализационные сети.

В тот день они уже вывели из гетто пятнадцать детей – приблизительно столько же, сколько получалось в среднем. Ирена вернула Адаму пистолет и сказала:

– Мы тоже хотим пользоваться канализацией. Нам нужна карта… и связные.

Адам искоса посмотрел на нее, а потом прошептал что-то другому молодому человеку, который минуту спустя вернулся с картой в руках.

– Я делаю это ради Евы, – сказал Адам и развернул большую схему Варшавы, на которой от руки была нарисована система канализационных каналов. – Вот три главные магистрали, второстепенные каналы, вот колодцы, через которые туда можно попасть. В общем, нарисовано достаточно правильно. Хотя мелкие неточности, конечно, есть. Связных найду. Но действовать предельно осторожно… канализация – это кровеносная система нашей организации. Ваши операции не должны нарушать наших планов и мешать передвижению грузов и людей. Понимаешь? Мы используем канализацию в основном днем. Вам остаются ночи.