Читать книгу "Калигула - Игорь Князький"

Перемена в Гае была непостижимой для римлян. Как мог человек так внезапно измениться? Как было найти объяснение тому, что тот, кто так прекрасно начал, вдруг сам во зло себе и окружающим переменил свое правление? Ведь «достигнув власти… он прекрасно обращался с народом, с сенаторами, с солдатами, и когда стало известно о заговоре, он, как бы не веря этому, убеждал, что это не относится к нему, жизнь которого никого не тяготит и не стесняет. Но вдруг, предав казни нескольких невинных людей на основании различных обвинений, он словно показал лик зверя, глотнувшего крови, и потом целое трехлетие прошло в том, что весь мир осквернялся многообразными казнями сенаторов и самых выдающихся людей»{268}. Да, действительно, только недавно Калигула «донос о покушении на его жизнь не принял, заявив, что он ничем и ни в ком не мог возбудить ненависти и для доносчиков слух его закрыт»{269}, и вдруг без всякого видимого повода расправляется с близкими ему людьми, не чураясь и пролитием родной крови.

Несколько человек, казненные по повелению Калигулы после выздоровления, — это его официальный преемник Тиберий Гемелл, бывший тесть Гая, отец его первой жены Юнии Клавдиллы, скончавшейся в 36 году при родах; Марк Юний Силан; Птолемей, сын мавретанского царя Юбы, живший в Риме при императорском дворе на Палатине; префект претория Макрон и его жена — недавняя любовница Калигулы Энния Невия. Расправа эта, правда, не носила единовременного характера, а растянулась на месяцы.

Почему он вдруг решил с ними расправиться? Самую очевидную причину, послужившую основанием расправиться с Птолемеем, называет Дион Кассий: Калигула прослышал о его несметном богатстве{270}. В данном случае бесчеловечность имеет вполне понятное объяснение: казна из-за постоянных расходов на всевозможные празднества, зрелища и грандиозное строительство неуклонно истощается, а поскольку обычным путем пополнить ее невозможно, то здесь несметные богатства злосчастного мавра с македонским именем и римскими корнями оказались как раз кстати. Гая совсем не смутило родство. Ведь Птолемей был сыном царя мавров Юбы и жены его Селены, дочери Марка Антония. К памяти Марка Антония Гай всегда относился с великим почтением, а здесь и родная кровь его не остановила. Правнук Антония погубил внука почитаемого прадеда.

Легко объясняется жестокой логикой власти расправа над Макроном и Эннией. Действительно ли префект претория проложил Гаю дорогу к власти, придушив умирающего Тиберия, — вопрос, по меньшей мере, очень спорный. Но то, что все свои надежды Макрон связывал с правлением Гая, воображая себя вторым Сеяном, совершенно очевидно. Энния Невия, ставшая любовницей Гая по бесстыдному наущению супруга, надумавшего столь оригинальным способом утешить молодого вдовца, только что потерявшего жену и нерожденного ребенка, притязала и на большее. Не забудем, что она располагала письменной клятвой Гая с обещанием жениться на новоявленной возлюбленной, а развод в Риме был делом простым, тем более при таком муже, как Макрон, авторе всей интриги.

Конечно, Калигула нуждался в Макроне, покуда был только сонаследником при Тиберии. Опора на преторианскую гвардию и расторопного префекта в дни болезни Тиберия немало помогла Гаю беспрепятственно овладеть высшей властью в Риме по смерти престарелого принцепса. Но во все времена властители тяготились присутствием тех, кому властью своей были обязаны. Тем более что благодетели эти совсем не бескорыстны были, а явно надеялись на всевозможные блага при новом правителе. Макрон вновь пытался сделать пост префекта важнейшим в государстве, супруга его притязала на великое достоинство Августы. Иначе зачем брать с Гая такую клятву, да еще и в письменном виде? Но память о Сеяне была еще слишком свежа, а прекрасно помнивший о событиях шестилетней давности, в которых не последнюю роль сыграла его бабка Антония и которые проложили ему дорогу на Капри ко двору Тиберия, Гай решил не затягивать дело. Все произошло предельно быстро. И Макрон, и Энния вместо благодарности за услуги награждены были жестокой смертью{271}. Макрон рассчитывал на повторение успеха Сеяна, но достиг лишь его печального конца. Энния же напрасно мечтала о сане Августы. Вынужденная клятва не могла не раздражать Гая, а смысл затеянной супругами интриги едва ли составлял для него тайну Потому оба они получили от императора приказ умереть. Макрону, правда, сначала была предложена должность наместника в богатейшей провинции Римской империи: префект претория должен был стать префектом Египта{272}. Но он так и не успел решить: радоваться новому назначению или скорбеть о нем.

О судьбе Макрона и его супруги в Риме едва ли кто печалился. Префект претория имел самую дурную славу как сообщник и Сеяна, и Тиберия в их злодеяниях, среди каковых, что для Гая имело особое значение, было и соучастие в расправе над его матерью и братьями, а «целомудрие» Эннии Невии и особенности понимания ею супружеской верности наверняка многим были известны. Но вот гибель Тиберия Гемелла и Марка Силана не могла не поразить римлян, только что восхищавшихся великодушием и незлобивостью молодого императора: «Своего брата Тиберия он неожиданно казнил, прислав к нему внезапно войскового трибуна, а тестя Силана заставил покончить с собой, перерезав бритвой горло. Обвинял он их в том, что один в непогоду не отплыл с ним в бурное море, словно надеясь, что в случае несчастья с зятем он сам овладеет Римом, а от другого пахло лекарством, как будто он опасался, что брат его отравит. Между тем Силан просто страдал морской болезнью и боялся трудностей плавания, а Тиберий принимал лекарство от постоянного кашля, который все больше его мучил»{273}.

Силан, очевидно, отказался сопровождать Калигулу в его плавании на Пандатерию и Понтию, где печально завершилась жизнь его матери и брата. Плавание это для Гая имело особое значение, и он, не интересуясь причиной, заставившей Марка Юния Силана остаться на берегу, мог затаить обиду, затем переросшую в ужасное подозрение. Что до Тиберия Гемелла, то кто-то услужливо донес Гаю, что тот принимает не лекарство от обычной болезни, а противоядие, опасаясь, что его отравят по приказу императора. Как видим, после болезни Калигула подобрел к доносчикам. Узнав о странном поведении родственника и наследника, Гай рассвирепел. Если Гемелл принимает противоядие, значит, он враждебен императору, поскольку отравления ждут только от врагов. А поскольку Калигула не собирался травить «предводителя юношества», то вправе был негодовать на оскорбительное подозрение. Да если бы он и в самом деле решил избавиться от Гемелла, то неужели его спасли бы какие-то снадобья? Сам факт принятия Тиберием противоядия казался Гаю глубоко оскорбительным для его достоинства владыки Рима. «Как? Противоядие — против Цезаря!»{274} — воскликнул он, и судьба внука императора Тиберия и его несостоявшегося преемника была решена.