Читать книгу "Мудрая змея Матильды Кшесинской - Елена Арсеньева"

Жак довольно усмехнулся, ловко просунул понтию в огонь и захватил новую каплю грозного оранжевого стекла:

– Вот там и стойте. Надолго вас не хватит. И вы скажете все, что я хочу знать.

Все на свете относительно, подумала Алена. Скачки на коне руэн с его зловещим черным копытом могут показаться детской забавой по сравнению с пыткой огнем.

– Что вы хотите узнать? – спросила она, придерживаясь за стену, чтобы, не дай бог, не покачнуться и не приблизиться к печи даже на сантиметр. – Вы ведь только что сказали, что вам все ясно!

– Я хочу знать, откуда вам стало известно о вещи, которая хранится в сейфе моей бабушки, – выпалил Жак, и Алена порадовалась, что предусмотрительно оперлась о стену: ноги при этих словах в самом деле подкосились. Но нужно было продолжать игру.

– С чего вы взяли, что я это знаю? – завопила она.

– Я понял это по вашим вопросам. Вы все разыграли как по нотам! Очень талантливо! Очень хитро! Но меня не проведешь. Вы спрашивали, как в расплавленном стекле будут выглядеть алмазы, сапфиры и золото. И не думайте, что обманули меня вашим жалким колечком. Вы знаете, что за стеклянная змея лежит в сейфе мадам Бланш!

Алену бросило бы в жар, если бы ей уже не было так ужасно жарко.

«Вы знаете, что за стеклянная змея…»

Признание обвиняемого – царица доказательств? Ладно, пускай, не обвиняемого – но признание!

Вопрос только, откуда Жаку об этом известно. Бабуля рассказала? Или пронырливая Эппл? Что все это может значить?

– Какая еще змея? – вскрикнула Алена, стараясь принять как можно более испуганный вид.

Строго говоря, особенно стараться не приходилось.

Вдруг по нервам так и резанул телефонный звонок.

Жак, одной рукой продолжая держать наставленную на Алену понтию, выхватил из кармана портабль, поднес к уху и крикнул:

– Да! Слушаю! – И мгновенно охрип: – Что? Когда? Только что?.. Да, я приду. Сейчас приду.

Он швырнул телефон на холодильник и уставился на Алену черными мрачными глазами:

– Это из больницы звонили. Бабушка умерла.

– О-о! – протянула Алена. – Это ужасно! Мне жаль, мне очень жаль!

Несмотря на все что она узнала и поняла об Одиль, это было правдой. В какую пытку та превратила свою жизнь из-за одного проступка, совершенного в юности, когда она вдруг потеряла голову при виде баснословного сокровища! Наверное, она думала, что краденая драгоценность принесет ей счастье, но она принесла только горе, много горя.

С другой стороны, понятно же, что от змеи не стоит ожидать ничего хорошего… Жаль только, что это сделало несчастными и других людей.

Жак, по-прежнему держа на отлете понтию с тлеющим комочком на конце, подошел к небольшой полке, вделанной в стену (там стояли какие-то книги, наверное, профессиональные – Алена разглядела на обложке одной из них вазу необычайной красоты и название «Verre de Murano» – «Муранское стекло»), и достал конверт. Неловко повернул его к Алене, показал косо написанные слова: «Вскрыть после моей смерти» – и слабо улыбнулся:

– Вот это бабуля привезла позавчера вечером. Явилась неожиданно. Я сказал, что в ее возрасте опасно ездить одной, да еще в темноте. Она усмехнулась: «Это долго не продлится!» – и взяла с меня слово, что я вскрою это письмо только после ее смерти. Разумеется, как только она уехала, я нарушил обещание.

Жак достал из конверта два листка, исписанные убористым почерком.

– Я это прочел! Зачем? – Он скомкал листки и отшвырнул так резко, что бумажный комок упал к Алениным ногам. – Собственно ничего нового я не узнал. О чем-то догадался сам, о чем-то узнал от… – Он на миг запнулся, потом договорил: – От Эппл, которая подслушивала, как бабуля бредит или бормочет во сне. Вот только шифрованная записка была открытием! Эту игру Эппл вела самостоятельно. Но бабушка опоздала со своими признаниями, а дело уже зашло слишком далеко, и ничего было не исправить, а главное, не вернуть! И я решил вести себя так, как вел. Решил притворяться, чтобы она думала, что я по-прежнему ничего не знаю ни о том, почему погибли родители, ни о том, что случилось в Париже во время войны. Но она оказалась права: ей оставалось недолго. И я даже рад этому. Потому что ей не пришлось пережить такого горя, не пришлось узнать, что ее единственный внук – тоже вор, который не мог дождаться ее смерти, чтобы добраться до бриллиантов. Впрочем, бабушка всегда говорила, что на нее я похож куда больше, чем на отца с матерью!

Жак внезапно умолк и тревожно повернул голову: кто-то бежал по двору, хрустя гравием, которым была посыпана дорожка. Потом раздался топот на крылечке. Распахнулась дверь – и в мастерскую вбежала Эппл.

Выражение лица у нее было совершенно сумасшедшее:

– Жак!

– Успокойся, – буркнул тот. – Тебе не надо сообщать мне печальную весть. Я уже знаю о смерти бабушки.

Эппл словно не слышала:

– Жак, это ужасно! Все кончено! Все пропало! Мне успел позвонить Петрику – дом в Муляне окружен жандармами. Ему не спастись, его возьмут на месте преступления! Еще он сказал, что все-таки смог открыть сейф, ты дал правильный шифр, но в сейфе ничего нет, кроме бумаг!

Алена не верила своим ушам: «Ты дал правильный шифр?» Что это значит?

– А змея? – вскричал Жак.

– Там не было никакой змеи, Петрику вне себя от злости!

Эппл разразилась злыми рыданиями, Жак стоял остолбенев, а Алена переводила взгляд с одного на другую.

Так вот оно что! Петрику – сообщник не только Эппл, которая, наверное, взяла для него мотоцикл напрокат – не зря хозяин говорил об амазонках! – но и Жака. Да, теперь Алена вспомнила, что на броканте, когда Жак увидел Эппл с румыном, он гневно закричал не «кто это», а «что он здесь делает». У Петрику было другое задание – не по броканту болтаться, а подстерегать Маршана, чтобы отнять у него ключи.

– Они едут сюда! Петрику сказал, что молчать не будет и сдаст нас! Надо бежать, бежать!

Она вылетела вон из мастерской.

Жак стоял молча, только дышал тяжело, тупо глядя на огонь в печи.

Издали донесся вой сирены, который приближался с каждым мгновением.

Жак с безнадежным выражением поставил понтию в угол, поднял с пола письмо и вдруг вложил листки в руку Алены и стиснул ее так, как вчера утром эта сделала сама Одиль, только пожатие его было куда крепче.

– Спрячьте это, – пробормотал он. – Ради нее… пожалуйста!

– Хорошо, – слабо кивнула Алена, убирая бумажный комок в карман.

Возможно, это было опрометчиво или даже неправильно, не исключено даже, что она нарушала закон, но ей никак не удавалось избавиться от чувства вины, и снова-снова толклись в голове покаянные строки: «Мне стало грустно. И зачем было судьбе кинуть меня в мирный круг честных контрабандистов? Как камень, брошенный в гладкий источник, я встревожил их спокойствие…»