Читать книгу "Что скрывают красные маки - Виктория Платова"

— Прямо так и узнал? — Ковешников недоверчиво повел подбородком. — Узнал какую-то мелкую хернину с рюкзака одной из своих многочисленных учениц?

— Он художник. У него отличная зрительная память.

— Ладно. Один — ноль в твою пользу. Ты моща, Бахметьев. Не ожидал.

— Правда, Женя, — поддержала лакричного вонючку Мустаева. — Вы молодец. А что там было с чердачной дверью?

— Ничего особенного. Она открывается не вовнутрь, а наружу, и доски были приколочены непосредственно к ней. Всего-то и нужно было, что открыть дверь изнутри и толкнуть вперед. Впустить девочку и снова закрыть дверь на ключ. Думаю, она знала похитителя. И была с ним заодно. И весь план с уходом в самом конце занятий был согласован заранее. Иначе никогда бы не покинула класс. Они точно были заодно. Во всяком случае, до того момента, как за ними захлопнулась дверь на чердаке.

— Ладно. Посмотрим, что там за чердак. Прямо с утра съездим с бригадой криминалистов и поищем улики. Какие-то следы должны остаться…

— Если только отпечатки. На ручке двери, ведущей во флигель. Я показывал фотографию девочки рабочим… там идут строительные работы, я говорил. Если бы Нику… похитили сегодня, было бы проще. Сегодня с утра они сняли двери, и лестничная площадка как на ладони. По квартирам в подъезде я тоже пробежался…

— Надо полагать, безрезультатно? — покачал головой Ковешников.

— Никто не видел ни девочки, ни единорога.

— Остаются камеры наблюдения на Кирочной. Но этим я займусь уже сам.

REMEMBERING. 5:14

2017. Сентябрь

LY и Яна Вайнрух

Стоя под душем, Бахметьев думал о Сирине и Алконосте. Вернее, о Сей-Сёнагон Мустаевой и Яне Вайнрух; кто из них печаль, а кто — радость и счастье, он так и не решил. Но в конце концов, это совершенно праздные мысли, обе красотки далеки от него, как жизнь на Луне. Он — не их печаль, а они никогда не будут его радостью и счастьем. Самое время позавидовать Пуспанену, беззаботному обладателю жены Екатерины Пуспанен, которая с легкостью находит ключи к любым сердцам, даже самым маленьким, самым непокорным, папочка, ты знаешь, как меня спасти.

Кто это сказал?

Никто.

Просто шумит вода, а Бахметьев страшно устал за сегодняшний день, вот ему и мерещатся тонкие голоса в тонких струях. Невозможно ежеминутно, ежесекундно думать о том, жива или нет Ника Шувалова, девочка девяти лет. И почему телефон Яны Вайнрух все еще вне зоны действия сети.

И еще чертов Коля Равлюк, пущенный в бахметьевскую берлогу из чувства сострадания и клятвенно заверявший, что не нарушит течение жизни капитана Бахметьева. Он и раньше не отличался особой аккуратностью, но теперь, пользуясь тем, что Женю накрыл вал работы, развел бедлам в местах общего пользования. Да еще понавез кошачьего и собачьего корма и складирует его в коридоре: каждый день прибавляется по одному мешку. Бахметьев подозревает, что экспедитор Равлюк банально подворовывает корма у своей работодательницы Элеоноры Борисовны Кройцман и пускает их налево. Но это не его, бахметьевское, дело.

А грязь в ванной — его.

В заплеванном зеркале над раковиной с трудом отражается лицо, а ведь совсем недавно зеркало было вымыто до блеска и насухо вытерто. Такой уж он человек, Бахметьев: в его голове может твориться черт знает что, но в доме все должно быть разложено по полочкам. Ванная — не исключение. И раковина, как составная часть ванной, — тоже. Отдельный стакан для зубных щеток (справа от крана), отдельный — для бритвенных станков (слева). Колину опасную бритву никто сюда не приглашал, ее место — в навесном шкафчике за зеркалом, таков был уговор. Кошачий лемур хорошо об этом помнит, а вот кошачье-собачий угодник — позабыл. Иначе бритва не валялась бы сейчас раскрытой в раковине. Да еще в таком неприглядном виде, с узким мазком красного на лезвии.

Очевидно, Коля порезался, когда брился.

Хоть бы ты себе всю рожу располосовал, — мрачно подумал Бахметьев и, подхватив коллекционный «Золинген» двумя пальцами, выбросил его под раковину, на кафель. Но легче ему не стало, и к тому же расхотелось спать. А ведь еще полчаса назад, до того как принять душ, он умирал, так хотел рухнуть в постель.

Чертов Коля, чертова бессонница.

Побродив по квартире еще минут пятнадцать и поняв, что не уснет, Бахметьев включил ноутбук. Исключительно чтобы полюбоваться на альпинистские очки «Джулбо», покупка которых все откладывалась и откладывалась в связи с низкой бахметьевской платежеспособностью. Кстати, о платежеспособности. Почему бы не вступить в сговор с Колей и не начать толкать корма вполцены сослуживцам-операм и прокуратуре заодно; и природоохранной прокуратуре, и транспортной прокуратуре, и уголовной канцелярии? Пара-тройка дней интенсивной торговой кампании, и к очкам «Джулбо» можно будет приплюсовать горные лыжи, личный подъемник и съемное шале в районе Куршевеля.

Мысль о личном подъемнике так развеселила Бахметьева, что он в голос рассмеялся и полез на Фейсбук. Что-то там ему приготовили забубенные группы «Ездуны» и «Автобыдло»?

Lukka Yarvolu принял ваш запрос. Теперь вы друзья на Фейсбуке.

Ух ты.

Надо бы еще освежить память. Кто такой Lukka Yarvolu? Кажется, карикатурная сетевая реинкарнация какого-то египетского бога с головой ибиса. Лучше бы это был зимородок. Или вязаная птичка-брелок. Или Сирин с Алконостом, настолько прекрасные по версии Васнецова и примкнувшего к нему Пуспанена, что вполне бы могли украсить собой жестянки с арахисовой халвой.

Додумать эту мысль Бахметьев не успел: на экран вполз квадратик личного сообщения. Писал Lukka Yarvolu:

Привет

После секундного замешательства Бахметьев ответил:

Привет. Говоришь по-русски?

Ты ведь не оставишь меня, любовь моя? Ты меня спасешь?

Не понимаю

Запертая комната.

Где вы?

Запертая комната.

Не понимаю

Папочка ты знаешь как меня спасти

По спине Бахметьева пополз холодок, а пальцы онемели. Во всяком случае, он не мог набрать ими ни одного слова. Оставалось только пялиться в зеленый кружок против имени, означавший, что Lukka Yarvolu все еще онлайн.

Где вы?

Зеленый кружок погас и, как ни всматривался в дисплей Бахметьев, больше не появился. Так. Он не должен сносить чат. Он оставит открытым ноут и немедленно позвонит Ковешникову. Пусть разбирается с этим. Приезжает сюда и разбирается. Потому что разобраться самому у Бахметьева точно не хватит клепки. А у Ковешникова, при всей нелюбви к нему прогрессивной правоохранительной общественности, куча клепок, сразу в несколько рядов, как у дредноута или субмарины, и каждую из которых можно задействовать по полной. Пусть приезжает сюда с «Маленькой ночной серенадой» под мышкой. Пусть.